Сопка голубого сна

— Меня просить не надо, я не примадонна и охотно делюсь воспоминаниями с приятными собеседниками, с земляками. Только имейте в виду, что в моих похождениях нет ничего героического, так, простая история юноши-повстанца. И еще я должен предупредить...

— Ой, сдается мне, вас надо упрашивать, как примадонну!

— Нет, нет! Но должен вас предупредить, что в двух словах я рассказывать не умею. Привык к обстоятельности во всем, а обстоятельность в рассказе оборачивается скукой. Если это вас не пугает...

— Нисколечко не пугает!

— Ну ладно. Начну с того, что я внук офицера, участника Ноябрьского восстания 1830—1831 годов. Мой отец был винокуром в имении Павелин, принадлежавшем семье Дорантов. Роман Дорант, бывший полковник Войска Польского, сражаясь с москалями в 1831 году, имел под своим началом капитана Заборовского, которого он любил и уважал как бравого и честного офицера. В сражении под Гроховом Заборовский был тяжело ранен и вскоре умер, успев, однако, сказать Доранту, где живет его жена с двумя маленькими детьми — пятилетней дочкой и двухлетним сынишкой. Полковник обещал позаботиться о них.

После того злополучного восстания, а вернее войны, Дорант разыскал вдову своего боевого товарища и сказал, что поскольку он женат, но бездетен, то хочет взять сирот на воспитание. Вдова согласилась отдать только дочь Валерию, а сама с сыном уехала во Францию к брату — она была француженка и до замужества работала гувернанткой. Уехав, она больше ни разу не откликнулась, не прислала ни одного письма, и поиски Дорантов, пытавшихся разузнать хоть что-нибудь о судьбе маленького Заборовского, ни к чему не привели. А вот воспитанница Дорантов, Валерия Заборовская, в неполных семнадцать лет вышла замуж за Юзефа Вой-цеховского и родила сына Станислава, а потом, в 1846 году, меня. Станислав, как и я, участвовал в Январском восстании 1863 года, был ранен, потом, в 1867 году, его взяли в царскую армию, а вскоре он умер в городе Пшасныше, где служил.

Отец мой получил неплохое по тому времени образование, учился в Ловиче, в школе при иезуитском монастыре. Окончил ли он ее — в точности не знаю. В пятнадцать лет его отдали в ученики к знаменитому винокуру и пивовару Сухацкому, у которого он проучился четыре года и стал мастером своего дела. Зарабатывал, взял к себе мать, мою бабушку, с тремя маленькими детьми. Он был человеком способным и предприимчивым. В первые годы работы в летние месяцы практиковался на фабрике котельных изделий и винокуренной аппаратуры, чтобы в случае надобности уметь самому во всем разобраться. Кроме того, работал с архитектором на строительстве, строил по проектам и даже сам делал проекты и сметы. Я видел его сооружения: две прекрасных, похожих на дворцы, каменных винокурни в Повелине и в Настемпове. Со временем он изучил садоводство и пчеловодство, кроме того, был метким стрелком, отличным охотником. Он работал с увлечением, но ему не везло, казалось, после моего рождения фортуна от него отвернулась.

Накопив несколько тысяч рублей, он купил довольно большую усадьбу в Липцах под Варшавой, чтобы зимой работать в винокурне, а летом заниматься сельским хозяйством. Но он нечаянно убил мужика, который воровал у нас кирпич и продавал его на строительстве Варшавско-Петербургской железной дороги. Отец ударил вора палкой только один раз, да и то в порядке самозащиты, когда тот бросился на него, но свидетелей не было, и его арестовали. Дело тянулось долго, хозяйство приходило в упадок, землю пришлось заложить, чтобы раздобыть деньги на адвокатов, и через полтора года, когда отца освободили по ходатайству людей, знавших его и давших ему прекрасные характеристики, усадьба пошла с молотка.

Расплатившись с долгами, отец купил деревянный дом в Сероцке. Летом занимался фруктовым садом, зимой — винокурением. Увы, это длилось недолго. Вспыхнул пожар, сгорело пол-Сероцка, в том числе дом моих родителей.

Моя мать рассказывала, что пан Дорант неоднократно уговаривал отца хлопотать о восстановлении его в дворянском звании на основании хранившихся у него фамильных документов, но он упорно отказывался, говоря, что хочет, чтобы его сыновья пользовались только теми привилегиями, какие дают честность и душевное благородство. Кроме того, он не желал, чтобы мы получали чины и почести от царских властей, а в восстановление независимости Польши уже не верил. Господа дворяне, говорил он, бездельничают сверх всякой меры, гнушаются трудом, состязаясь друг с другом в прожигании жизни. Они презирают народ, который своими руками создал все богатство страны и к которому это богатство рано или поздно вернется. Дворяне, говорил отец, исчезнут с лица земли, останутся только те из них, которые своим умом и знаниями будут служить народу, а благородством и культурой показывать ему пример.