Сопка голубого сна

— Хороший работник и честный человек,— подтвердил ксендз.

— Мы с ним провели зиму в тайге, и я заработал на мехах полторы тысячи рублей.

— Полторы тысячи! — воскликнул Войцеховский.— Ну и ну, мне пришлось пять лет тяжело работать, прежде чем я добился такого жалованья.

— Но я все потерял.

— Как же так?

— Устал за день, пропотел, решил искупаться. Снял с себя все и прыгнул в воду. Поиграл с собакой, поплавал по течению и против течения, а когда вышел на берег, не нашел ни одежды, ни денег, ни ружья, ни лошади — ничегошеньки. Все унесли.

— И вы голым остались? Господи, боже мой!

— И ничего не удалось вернуть?

— Ищи ветра в поле... У меня остались только вот эти часы, купленные в Париже, потому что валялись в траве и воры их не заметили, да наган с двумя патронами, ни к чему уже, в сущности, не пригодный — где я куплю патроны, не имея разрешения на оружие.

— И как же вы теперь?

— Мы строим дом в тайге, я зарабатываю тридцать рублей в месяц. ...Больше всего мне жалко ружья — плохое ли, хорошее ли, но оно меня кормило.

— То есть вы хотели бы иметь ружье? Хорошее ружье?

— Да хоть какое, лишь бы стреляло.

— Вы знаете «Парадокс»?

— Нет. Что это такое?

— А английскую фирму по производству охотничьих ружей, Ричардсона, знаете?

— Слыхал.

— Так вот в 1906 году Ричардсон выпустил на рынок фантастическую двустволку — стволы гладкие, только в самом конце, в месте сужения — нарезные. В результате «Парадокс» бьет дробью как любое хорошее ружье с 60 шагов, а пулями — с 200. Будучи в Варшаве, я приобрел такое в охотничьем магазине на Королевской. 800 рублей отдал.

— Ну и ну, на такие деньги можно в Сибири год прожить.

— Конечно, но, увидев такую игрушку, я не смог удержаться. Хоть пару лет, думаю, постреляю из «Парадокса» .

— Почему пару лет? Вы в отличной форме и здоровье у вас...

— Нет, дорогой мой. И форма и здоровье подходят к концу. Что поделаешь, восьмой десяток разменял, приходится распрощаться с ружьем. В Европе, когда ты стоишь и на тебя выгоняют зверя, я бы еще, может, пострелял, но здесь, самому выслеживать дичь, брести по снегу, по ухабам... Нет, это уже не для меня. Пробовал. Тяжело. Остаетесь вы, пан Бронислав.

— Я?! Да вы что, пан Нарцисс?

— Да, в достойные руки... А вы иногда, беря в руки «Парадокс», прибавьте мысленно к тем двум в Польше еще третьего здесь, в Сибири, Нарцисса Войцеховского, который вас уважает и восхищается вами!

ВЫСТРЕЛЫ ИЗ «ПАРАДОКСА»

К началу сентября дом подвели под крышу. Просторный сруб, пятистенок, с парадным и черным ходом, двумя комнатами и кухней, притом что на чердаке, в случае надобности, можно сделать еще две комнатки. Земляная насыпь шириной около метра и такой же высоты, поверх фундамента, окружающая дом и обрамленная дощатой стенкой, держала снизу тепло. Печей предполагалось две — кухонная с полатями, обогревающая кухню и смежную с ней комнату, со стороны комнаты облицованная голландским кафелем, и еще одна во второй комнате с таким же кафелем. Печи не были еще готовы, равно как восемь окон и две двери. Но полы двойные, из лиственничных и кедровых досок, уже были сделаны, так же как и потолки, тоже двойные. Щели между бревнами снаружи законопатили мхом и глиной, изнутри тоже замазали глиной.

Бронислав принялся на пару с Шулимом обшивать комнату лиственницей, когда вдруг Николай окликнул его сверху:

— Иди сюда, Бронек, глянь, какой вид!

Николай сидел на крыше и с помощью Данилы покрывал ее корой, временно — зимой он заготовит гонт и по весне отдерет кору и покроет крышу гонтом.

Бронислав вытер запачканные глиной руки, поднялся на чердак и выглянул наружу. Широкая просека уходила вдаль, постепенно спускаясь под осенней, потускневшей синевой неба. До сих пор они работали в лесу и мало что видели за деревьями, теперь же с крыши открывался вид на всю таежную долину. Бронислав замер от восторга. Это было как в сказке. Казалось, он из мрачного подземелья попал на вершину горы, залитой солнцем и морем. Под его ногами верст на двадцать, до самого горизонта, колыхалось море тайги, то вздымаясь сопками, то опадая, играя всеми оттенками зелени — от темно-изумрудного до светло-салатного, а у подножия горного хребта, на котором стоял их дом, бежала река, разрезая курчавую поверхность леса живой, ртутной лентой, плавно изгибалась к северу, к Ангаре, потеряв по дороге озерцо, словно зеркало, сверкавшее в траве.

— Красивое место выбрал ты для дома, ничего не скажешь... Не думал я, что в Сибири бывает такое.

— Ты не думал... Я сорок лет хожу по тайге, а лучше места не видал.

Спустя несколько дней Бронислав с Шулимом, работавшие внутри дома, удивились внезапной тишине — замолкла пила, с утра до вечера рассекавшая дерево, но ее не сменил, как обычно, скрежет напильника, точившего зубья. Они подошли к окну и увидели людей с лошадьми. Митраша, немой племянник Николая, с Федотом, старшим сыном Акулины, пригнали четырех вьючных лошадей с продуктами, гвоздями и посылкой для Бронислава.