Сопка голубого сна

— Не могу знать. Мы с приставом туды еще не ездили.

— А что значит чум, Данило Петрович?

— Это шалаш по-нашему. Видать, когда-то, при Александре Первом, а может, чуть позднее, там стояли тунгусские или бурятские шалаши.

Бояршинов скоро задремал, Бронислав думал о своей будущей жизни в Старых Чумах. Кучер Фаддей напевал «Ой ты, доля моя, долюшка...». Брыська ненасытно смотрел и нюхал.

Наконец к вечеру запахло дымком, и лошади снова побежали. Тайга поредела, и глазам их открылась маленькая деревушка, десятка два дворов, беспорядочно разбросанных в долине. Кругом дымились луга.

— Прошлогоднюю траву жгут,— заметил кучер. По дороге баба гнала коров. Тарантас догнал ее, и Бояршинов спросил:

— Кто тут у вас староста?

— Емельянов.

— Его изба где?

Баба показала, и они поехали.

Изба старосты чем-то отличалась от остальных, но в чем различие, Бронислав не уловил, заметил только, что она большая.

Хозяин с женой вышли навстречу и, кланяясь, пригласили в дом:

— Добро пожаловать, проходите.

Бояршинов спрыгнул на землю, поздоровался, Бронислав между тем снял бурку, положил на сиденье, сверху усадил Брыську — «сиди, не двигайся!» — и поспешил за жандармом. Из сеней, минуя просторную кухню, они прошли в горницу. Пол, застланный дерюжкой, кровать под пестрядинным покрывалом, сверху подушки. Скамьи вдоль стен, стол посредине, в углу иконы, перед ними лампадка. Бояршинов перекрестился справа налево. Бронислав тоже, но слева направо. Хозяева это заметили и переглянулись.

— Садитесь, милости просим,— суетился хозяин, среднего возраста невысокий мужик, когда-то русый, теперь совсем седой, с маленькими хитрыми глазками.

Все сели.

— Я к тебе ехал, Емельянов, из-под Нерчинска десять дней.

— Господи, неужели столько?

— По личному приказанию его превосходительства губернатора.

— Самого губернатора?

— Да, и привез я тебе, Емельянов, государственного преступника сюда на вечное поселение, под твой надзор и присмотр.

— Господи, что я могу?

— Много можешь, Емельянов. Он отбыл,— головой показал на Бронислава,— заслуженное наказание, а теперь государь император предоставляет ему возможность искупить свою вину, возможность жить спокойно в вашей волости, но только в ее пределах! И по доброте своей дает ему ссуду на обзаведение. Сейчас я ему вручу при тебе.

Он достал бумажник и вынул оттуда две купюры — пять и десять рублей.

— Держи, Найдаровский, пятнадцать рублей ссуды и распишись в получении.

Бронислав расписался.

— А теперь давай определим его на квартиру, жить где-то надо.

— Даром, что ли? — подозрительно спросил Емельянов.

— Я буду платить,— заверил его Бронислав.

— Есть тут у меня комнатка на чердаке. В прошлом году землемер снимал.

— И сколько же вы просите за эту комнатку с содержанием?

Емельянов подумал, пошептался с женой.

— Девять рублей.

По тому, как Бояршинов пошевелил усами, Бронислав догадался, что хозяин хватил через край.

— Побойтесь бога, Емельянов, за каморку на чердаке — девять рублей?!

Хозяин снова пошептался с женой.

— Ну, пусть будет семь. Но чай и сахар ваши.

— Ладно, мои. Я сейчас заплачу за три месяца вперед. Извольте вот двадцать один рубль.

Емельянов взял деньги.

— Ну, вот и договорились,— сказал Бояршинов.— Можно отдохнуть и поспать. У вас найдется где переночевать?

— Неужели нет! Вы ко мне десять дней ехали, ваше благородие, а я вас на ночлег не устрою?! Милости просим, у нас по-простому, чем богаты, тем и рады... Сперва, однако, поужинать надо. Лукерья, что есть в печи, на стол мечи!

— Я пойду за вещами,— сказал Бронислав. Бояршинов кивнул, и он направился к тарантасу. Снимая чемодан, услышал, что открылось окно и Бояршинов крикнул:

— Фаддей, распрягай и приходи в горницу!

С чемоданом в руке и буркой под мышкой он поднялся по ступенькам наверх. Комнатка была маленькая, со скошенным потолком и окном, из которого открывался вид на речку, дымящиеся луга и лес. У окна — столик и табуретка, рядом сенник, вот и вся обстановка.

Бронислав поставил чемодан на стол, кинул бурку на сенник, усадил Брыську.

— Наконец у нас свой угол, дружок... Мы здесь одни, ты и я! Можем делать, что нам вздумается, никто не помешает. Не будет тесноты, ссор, ругани, и спать будем, не вдыхая вонь грязных ног... Вот это и есть счастье, ясно тебе?

Брыська радостно тявкнул в ответ. На лестнице послышались легкие шаги, и в комнату вбежала толстощекая девчонка с веником и тряпкой.

— Ой, дяденька, мамка велела убраться здесь, а вы... а я не успела.

— Ничего. Я сейчас спущусь вниз, а ты убирайся... Тебя как зовут?

— Маша.

— А меня Бронислав. А лет тебе сколько?

— Двенадцать.

— В школу ходишь?

— Нет. Школа у нас только в Удинском.

— Ты одна у родителей?

— Нет, еще два брата и сестренка. Меньшие.

— Ну, раз ты старшая, то раздели поровну на четыре части и дай всем,— он достал из чемодана пакет с конфетами.— Держи!

— Спасибо...

Бронислав захватил смирновскую водку, чай, сахар и ветчину, погладил Брыську и оставил его сидеть на бурке. Щенок привык к ней за время пути, знал, что это вещь хозяина и тот к ней вернется.