Сопка голубого сна

В горнице Лукерья как раз кончила собирать на стол. На подносе лежала баранина с капустой, шаньги с творогом, морковью и ягодами, соленые грузди и черемша, масло, хлеб собственной выпечки, рядом — кувшин с клюквенным морсом... Бронислав положил на стол ветчину, передал хозяйке чай и сахар и принялся откупоривать водку.

И вдруг ему показалось, что он уже когда-то стоял вот так на новом месте, перед незнакомыми людьми — где же это было? В Италии? Или, может, во Франции? — стоял так, точно, и собирался сказать какое-то слово понимания, одно только слово, какое же?

— Дай-ка, братец, я скорее откупорю, у меня сноровка,— раздался голос Бояршинова.— Выпьем за хозяев, которые так радушно нас принимают, за их гостеприимство! Да-с, в Сибири жить можно!

НАЧАЛО АККЛИМАТИЗАЦИИ — ПОКУШЕНИЕ НА СТОЛЫПИНА

Когда вставали хозяева, Бронислав не знал, но, спускаясь к завтраку, он неизменно заставал их всех за столом. Завтракали в шесть. Все сидели с ложками вокруг миски со сметаной: Сидор, Лукерья, бабка Аграфена, мать Сидора, шестидесятилетняя, крепкая, здоровая женщина, и дети — Маша, Яша, Степа и Феня, младшенькая, трехлетняя, бабушкина любимица, названная, кстати, ее именем. Сметану ели с хлебом, дети макали хлеб в миску. Молока от шести коров было вдоволь, делали, правда, соленое масло и изредка возили в город продавать, но, кроме того, сбыта на молоко не было. Потом пили кирпичный чай с сахаром вприкуску, к этому блинчики с маслом и шаньги.

В одиннадцать был обед из трех блюд: щи мясные, или уха, или щавелевый суп, иногда бывал творог со сметаной, тертая редька, соленые огурцы, грузди, черемша соленая и свежая. По праздникам бывали пироги с мясом или рыбой, с капустой, грибами и яйцами. На третье кисель, сладкий пирог, варенье. Они любили варенье из малины, земляники, черемухи, брусники, сибирской красной и черной смородины, голубики, костяники, княженики. Мука из черемухи, ягоды которой сушили, мололи, а потом варили с медом, служила начинкой для пирогов, или же ее просто ели с чаем. Пили клюквенный морс и березовый сок. Бронислав видел, как его добывают: надрезали кору березы, собирали сок, разливали по бутылкам не дополна, в бутылку бросали несколько изюмин, закрывали пробкой, заливали смолой и ставили в погреб горлышком вниз.

Ужинали в семь. Ели то же, что за завтраком, только без сметаны.

Бронислав постепенно входил в их жизнь. В первый же день за ужином Сидор рассказал ему историю их семьи. Они не чалдоны, коренные сибиряки, а переселенцы из Рязанской губернии. После смерти отца продали свой надел, три десятины земли, и присоединились к переселенцам. Дело было семь лет назад, в 1900-м. Как раз достраивали железную дорогу, и они доехали до Тайшета, оттуда их, рязанцев, распределили по разным местам, им выпали Старые Чумы. Тут было тогда всего двенадцать чалдонских дворов на левом берегу. Каждый переселенец получил по пятнадцать десятин, а у кого была справка, что он прибыл сюда с согласия властей своего уезда, то и сто рублей ссуды. У Сидора с братом такая справка была, и они получили тридцать десятин земли да денег двести рублей. За 150 построили вместе избу, остальные 50 истратили на корову и пару лошадей, инвентарь привезли с собой. И взялись за работу. Оба были молодые, брату шел двадцать первый год, Сидору — двадцать седьмой. Маша только ходить начинала... Приехали они в ту же пору, что и Бронислав, в начале мая. Пришлось сразу и лес корчевать, и дом строить. Работали до седьмого пота, спали по несколько часов в сутки, питались кое-как. На третий год мало-помалу обжились, выбились из нужды, но в 1904 году брата забрали в солдаты, на войну с японцем. Пошел и не вернулся, погиб, холостой, бездетный. Его надел перешел к Сидору.

В другой раз Бронислав спросил:

— А налоги у вас большие?

— Налог не страшен, выдержать можно. Платим по нескольку рублей в год с человека, женщины и вовсе освобождены. Хуже трудовая повинность. Хозяйство, которому выпадает очередь, обязано держать наготове лошадь, тарантас и человека. Возить, кого прикажут, безо всякой платы до ближайшей станции. Или работа на дорогах, мы это называем «ехать на мосты». Вот, как теперь, в мае, несколько человек из каждой деревни отправляются с лошадьми в указанное место приводить в порядок тракт, иногда на целых два месяца едешь за несколько сот верст... А ведь у нас тут свои обязанности — городить пастбища — поскотину и загон для овец со всей деревни. Или пожарная охрана... Да еще эти думские, волостные, сельские налоги, вроде бы добровольные взносы, маленькие, как мошкара, и тоже несть им числа, и тоже кусают, не приведи господь! Взносы на содержание волостных писарей — пятнадцать копеек. На школу и учителя — десять. На лекарей — двадцать пять... На больницы, приюты и богадельни, на хлебные склады, на попов, на церковь и на все прочее,— черт бы их подрал!