Сопка голубого сна

— Это бурка ротмистра Абдулдурахманова из Дагестана. Он погиб полгода назад, преследуя группу беглых каторжников, может, слыхали... Вдова по знакомству выставила на продажу. Сорок рублей.

— Цена неплохая.

— Но и вещь тоже неплохая. Посмотрите.

Он снял бурку с вешалки и повертел в воздухе; черная, блестящая ткань колоколом спускалась вниз.

— Видели? Плечи вон как стоят, не деформируются, а при этом бурка мягкая, теплая, достает до щиколоток и окутывает ездока вместе с конем. Коню тоже тепло. Ездок может застегнуться на все пуговицы, по бокам тут небольшие разрезы для рук, чтобы держать поводья. Обратите внимание, серебряная оторочка на лацканах ни капельки не почернела, а это значит, что бурка совсем новая.

— Я ее куплю, если вы купите мою одежду.

— Что именно?

— Все, что вы видите на мне: шляпу, пальто, костюм, туфли... Сколько за это дадите?

— Сорок рублей,— выпалил купец.

Бронислав смерил его взглядом и снял шляпу.

— Вы меня обижаете. Эту шляпу, видите, написано — Рим, владелец фирмы — Борсалино, я купил в Вечном городе за тридцать рублей. Это пальто,— он снял пальто,— шил по заказу лучший варшавский портной, вот его метка, Владислав Заремба, Варшава. Костюм — то же самое. Эти лакированные туфли,— Бронислав встал на правую ногу, а с левой снял туфлю,— эти туфли сделаны в мастерской самого Испанского, а не какого-нибудь горе-сапожника, гляньте, вот золотой штамп, совсем еще свежий — «Испанский, Варшава». У него в мастерской работают тридцать великолепных мастеров, они обувают весь наш высший свет. Вы когда-нибудь видели такие вот серые, лакированные туфли? В уме и образованности Испанского я имел случай убедиться, когда мы встретились с ним на борту «Тавриды» — он ехал в Египет отдыхать... И за все это, за такие произведения искусства вы смеете предлагать мне сорок рублей. Смотрите, вы упустите шанс стать самым элегантным мужчиной в Сибири... Сколько?

— Сто.

— Я не спрашиваю, сколько вы мне предлагаете. Я спрашиваю, сколько с меня.

— Вы напрасно обижаетесь. В торговле так нельзя, Я в самом деле хочу купить.

— Конечно, вам бы это было в самый раз. Тот же рост, тот же размер... Что поделаешь? Так сколько с меня?

— Сто двадцать.

— Послушайте, в Варшаве я заплатил за это двести сорок рублей, а вы мне все предлагаете какие-то смехотворные цены.

— Ладно, вот мое окончательное предложение — сто восемьдесят.

— А мое последнее — двести... Двести или до свидания,— Бронислав открыл чемодан.

— Ну и упрямец же вы... Но так и быть. Двести. Бурка ваша... Лаврентий, сколько с них причитается?

— Девяносто семь рублей сорок копеек,— ответил приказчик.

— Итак, я вам должен,— хозяин щелкнул костяшками счетов,— шестьдесят два рубля и шестьдесят копеек. Извольте получить.

Бронислав положил деньги в карман.

— Где я могу переодеться?

— Вот здесь, за ширмой. Лаврентий, помоги.

За ширмой он надел черные ботинки, синий костюм, картуз, накинул на плечи бурку. Вышел к хозяину совершенно неузнаваемый и, прощаясь, подумал: ну уж теперь-то он вконец уверовал, что я здесь с секретной миссией...

На улице к нему подскочили мальчишки, по-прежнему готовые к услугам, но тут же его настигли и два просителя — Колюшников и тот в потертой бобровой шапке. Бронислав поставил чемодан на землю и подхватил обоих под руки, да так, что они чуть не столкнулись лбами.

— Мой человек в Нерчинске — Государев, хозяин табачной лавки,— сказал он громким шепотом.— Свяжитесь со мной через него и не приставайте ко мне на глазах у всего города.

Он отпустил их, поднял чемодан и зашагал.

— Ведите, ребятки, в продовольственный магазин, мне надо купить еды и питья.

Мальчишки повели. Бронислав купил пять фунтов кузнецовского чая в железных коробках, похожих на сундучки, пять фунтов чая братьев Поповых, в упаковке из фольги и вощеной бумаги, пять кусков прессованного кирпичного чая для гостей. Шесть бутылок смирновской водки на новоселье. Кусковой сахар... Ветчину, сало, грудинку, московскую колбасу. Рис, крупу, горох, макароны. Коробку конфет для детей. И каравай отличного белого сибирского хлеба.

На улице он почувствовал, что чемодан стал неподъемным. Ослаб, и, мелькнула мысль, должно быть, снова открылись раны.

— Ребятки, хотите получить еще по полтиннику?

— Конечно, дяденька!

— Так найдите мне извозчика. Знаете, кто тут извозом занимается?

— Филимонов!

— Бегите к нему, пусть запрягает и приезжает за мной на почту. Я буду там. Три рубля получит.

— Да он за три рубля ночью на Шилку поедет!

Мальчишки помчались со всех ног. Бронислав постоял минутку, собираясь с силами, и двинулся дальше. По дороге заметил аптеку. Зашел.

Старый фармацевт за прилавком объяснял бабусе, в какой бутылке растирание, а в какой капли, как принимать и сколько... Когда та ушла, он взглянул на Бронислава поверх очков в никелированной оправе:

— А вы на что жалуетесь?

— Мне бы что-нибудь, чем мажут раны.

— Какие раны? Покажите.

Бронислав закатал штанины и показал черные круги от кандалов. Голени отекли. Фармацевт нажал пальцем, осталась ямка. Выше отек переходил в мокнувшую местами опухоль.

— Долго ходили в кандалах?

— Четыре года.