Первый раз в жизни я иду в бой не по тайной горной тропе войны на невидимом фронте, а на боевом корабле, да еще броненосце начала двадцатого века. Тринадцать тысяч тонн броневой стали уверенно режут морскую воду – серую вдали и зеленоватую прямо под бортом. Свежий северный ветер гонит короткие злые волны – они бьют нас в левую скулу, но «Ретвизан» от этих шлепков даже не вздрагивает. Русская эскадра идет на решающее сражение этой войны, своего рода анти-Цусиму. Еще вчера с телеграфа Дальнего по сохранившемуся с прежних времен кабелю на японскую базу на островах Элиота была отбита короткая телеграмма: «Иду на вы. Артанский князь Серегин». Прежде чем заниматься политикой в Санкт-Петербурге и начинать переговоры о мире с японским императором, мне необходимо закончить дела здесь и опустить ниже плинтуса японский флот и лично адмирала Того – так же, как прежде была опущена их госпожа Армия.
Я же пошел на этот бой лично для подстраховки, во избежание возможных негативных нюансов. Подстраховка номер два – это Кобра, вот она стоит рядом со мной, уверенно расставив ноги в высоких шнурованных ботинках. Местные морские офицеры, особенно молодые, как правило, отличаются неумеренной склонностью к противоположному полу, но от Кобры молодых донжуанов отбрасывает не хуже, чем защитным полем. Не ней словно написано «Не тронь меня!» – вот местные повесы и обходят ее за пять метров. Вопреки общепринятому в нашем времени мнению, старших офицеров в русском императорском флоте – раз-два и обчелся. На «Ретвизане» к этой славной когорте принадлежит только командир, капитан первого ранга Эдуард Николаевич Щенснович; даже обязанности старшего офицера (заместителя того, кто «первый после Бога») исполняет лейтенант Иван Иванович Скороходов, прежде занимавший ту же должность на миноносце «Бесстрашный».
Эти молодые мальчики, большинство из которых не достигли и тридцатилетнего возраста, за последующие десять лет резко подрастут в чине и составят костяк героев Первой Мировой войны и жертв февральской и октябрьской революций. Это их будут тыкать штыками и топить с колосниками на нее анархиствующие братишки, а также по классовым показаниям расстреливать в подвалах «чрезвычаек» кровавые соратники Иудушки Мировой Революции, то есть Льва Троцкого. Помнится, когда мы чистили подсознание экс-императора Николая, злой дух в образе Троцкого бросил мне упрек, что мы воюем против народа. Отец Лжи, как всегда, неправ, потому что, несмотря на все свои сословные предрассудки, эти мальчики, без страха и упрека выходящие на бой против многократно сильнейшего врага, тоже неотъемлемая часть этого самого народа. Предрассудки-то мы из них выбьем, а вот безудержная удаль и патриотизм в них останутся. И вообще, мне крайне понравился тот образчик монархического социализма, который в мире моей супруги построил двойник нашего Михаила. Взяв все лучшее у старой Российской империи, сталинского СССР и Российской Федерации, он превратил Россию в такую страну, где приятно жить и за которую не стыдно умирать.
Вот чуть поодаль от нас, пригнувшись к изготовленному в мастерских «Неумолимого» бинокулярному прибору наведения, стоит старший артиллерийский офицер «Ретвизана» – лейтенант Михаил Алеамбров. Быть может, это будет главный бой в его жизни, который затмит и сражение в Желтом море, и участие в полугодовой обороне осажденного Порт-Артура. А там, вдали, под низким серым небом, видны дымы вражеской эскадры, принявшей вызов и вышедшей нам навстречу. Не считая всякой мелочи – семь вымпелов, три эскадренных броненосца и четыре броненосных крейсера. Худо-бедно, но по ходу войны главный ударный кулак адмирала Того уменьшился ровно наполовину. Из шести броненосцев два подорвались на русских минах у Порт-Артура еще летом, и еще один, «Микасу», прикончили мои орлы-артиллеристы, влепив навесом триалинитовый фугас в тонкую крышу носовой башни. Внутренний разрыв при картузной системе заряжания – штука смертельная и местной медициной не лечится.
В атакующей русской эскадре всего пять кораблей: четыре броненосца – «Ретвизан», «Полтава», «Победа» и «Пересвет», а также броненосный крейсер «Баян». Это детище слегка ушибленного по голове французского судостроения взяли на дело только потому, что мастерским «Неумолимого» удалось восстановить пять генераторов защитного поля вместо четырех. Теперь его роль – отвлечение на себя быстроходного крыла японской эскадры. Японские асамоиды будут забрасывать несчастный «Баян» своими шимозными снарядами, даже не осознавая, что под зонтиком защитного поля тот для них неуязвим.