Олег зашвырнул находку под шкаф и опять заполз в постель. Боль из головы перетекла уже во всё тело, желудок скручивали спазмы, в кишечнике как будто ворочались мокрые камни. Тошнота растекалась по пищеводу густой кислятиной. После минутной моральной подготовки мужчина зажмурился и как можно громче позвал жену, очень надеясь, что она отзовётся с первого раза и ему не придётся снова увидеть ослепительную, пульсирующую радугу на изнанке собственных век. В ответ Олег услышал за дверью какую-то торопливую возню, шёпот и приглушённый детский плач. Потом все стихло, и в спальню вошла Ира, уже причёсанная и одетая в растянутую домашнюю футболку и цветастые трикотажные лосины с дырками на коленках.
— Что, Олежка? — дрожащим, каким-то овечьим голосом спросила она. — Дай мне таблетку от головы. Лучше две. И сходите с Серёжкой собаку выгуляйте. Я сегодня не могу. Хреново мне что-то.
Жена с полминуты смотрела на мужа исподлобья круглыми бесцветными глазами, и впрямь напоминая тупую овцу, а потом бесшумно выскользнула за дверь.
Приняв таблетки, Олег натянул одеяло на лицо и закрыл глаза. Постель казалась ему безопасным островком среди вышедшего из берегов абсурда, крошечным осколком здравого смысла. С самого детства Олег привык прятаться под одеялом от всего, чего боялся — ползущих по потолку и клубящихся по углам теней, стыдных воспоминаний о стычках с дворовой шпаной, пьяной ругани отца и тихих, беспомощных, наполненных болью всхлипов матери. Впрочем, укрыться полностью удавалось не всегда, вот и сейчас боль в висках как будто рвала тёплую пододеяльную темноту, и вокруг него кружились странные, расплывающиеся картины: его отражение в осколках разбитого зеркала, пустой призрачный поезд в сонном подземелье, живой мертвец на полу детской, сумасшедшая старуха в окружении мяукающих кошачьих трупов, серебристый барс с острыми, как нож, когтями… Вялое сознание не сопротивлялось, переливало этот мутный, мрачный хоровод в безбрежное море боли, стирало воспоминания, присваивало бредовые мысли формы, утекало в черную, бездонную воронку… Темно. Душно. Кажется, Олег проспал весь день. В комнате плавал разбавленный лунным светом поздний вечер. С улицы проникали приглушённые, будто обернутые ватой, непонятные звуки — то ли настойчивый, не в меру оригинальный клаксон, то ли гармошка в руках пьяного музыканта. Олег выбрался из пропотевшей постели и пошлёпал в туалет. На кухне горел свет и слышался бубнёж телевизора… Головная боль исчезла, сменившись несильным тупым нытьём в области затылка и зверским голодом — он вспомнил, что, кроме таблеток и воды, ничего сегодня в пищу не употреблял…
Помыв руки, Олег привычно, вскользь взглянул в зеркало над раковиной. Дыхание мгновенно сбилось, а кожа на спине взбугрилась мурашками и намокла от пота… У отражения не было лица. Давно не стриженые волосы и двухдневная щетина обрамляли сморщенную кожаную выпуклость, под которой что-то двигалось, словно прижатый с изнанки кулак. Вцепившись руками в скользкий фаянс раковины, Олег быстро опустил голову и уставился на убегающий в чёрное сливное отверстие прозрачный водоворот. Да что же это, чёрт побери?! Похмелье прошло, пришли глюки…
Уняв злую дрожь, Олег медленно выпрямился, но глаз так и не поднял. Ну, к чёрту!.. Получается, своё лицо он видел в последний раз в том проклятом зеркале в метро… Или позже, за грязным стеклом с надписью «Не прислоняться»…
Мужчина решительно зашёл в кухню и встал прямо под лампой. Ира, сидя за столом, смотрела телевизор и, переведя взгляд на мужа, не упала со стула и не завизжала от страха, как готов был сделать он минутой ранее. Значит, с лицом был порядок. С головой порядка не было, но, Олег надеялся, что скоро пройдет…
Живот заурчал, требуя пищи, но мужчина не спешил к холодильнику. Смотрел на жену. На ней была новая короткая сорочка голубого шёлка с тонкими бретельками, почти не скрывающая тело, кожа имела бронзовый оттенок и блестела, как смазанная маслом, подкопчённая курочка гриль. Тонкие шрамы выделялись белыми неровными штрихами.
— Плещет волна, лижет пятки, ты лежишь, словно овощ на грядке… — замурлыкал Олег свою излюбленную «серенаду». — Вся такая спелая, загорелая, как дочь далекой республики Чад…
Если не смотреть ей в глаза, раздражающе бессмысленные и бесцветные, то она сейчас казалась лакомым кусочком. И пахла вкусно. Не приятно, а именно вкусно…
— Там смуглянка-молдаванка… — мурлыкал он, поглаживая гладкое плечико. — У тебя крем какой-то, что ли… типа для загара?
— Я в солярий ходила, — ответила Ира, — Ты же велел.
— В солярий? Ты там час что ли сидела?
— Два. Два часа. — Вкусный запах усиливался, когда она открывала рот.
— Ты с ума сошла? Разве это не вредно? Как ты не сгорела?
Жена пожала плечами, а Олег перешел к более настойчивым поглаживаниям.
— Сергей где? — он зарылся лицом в пушистые волосы жены и прикусил ей мочку уха.
— Спит уже, — Ира резко поднялась и деловито проследовала в спальню.