Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.

– Полк держит нейтралитет, и комитет взял на себя охрану порядка; он и вас примет, – говорил он, идя с нами дальше.

«Итак, я в плену. Оригинально. Ну посмотрим, что произойдет дальше», – решил я, как солдат объявил, что мы пришли, и вошел в открытую дверь одного из домов по левой стороне Миллионной, откуда на улицу падала полоска света.

Вошли. Передняя – пусто. Прошли в коридор, голоса из ближайшей комнатки нас остановили у ее двери. Солдат вошел и через несколько секунд выскочил, прося «пожаловать».

Маленькая комната. Накурено. Усталые лица двух поднятых голов от какой-то бумаги повернулись в нашу сторону.

– Кто вы? – раздался вопрос.

Спрашивал офицер. Меня что-то обожгло.

– Я из Зимнего. Защищал Временное правительство. Дворец взяли. Правительство арестовано. Ради Бога, капитан, во имя чести вашего мундира, дайте мне одну из ваших рот. Надо идти туда. Поднимайте солдат, – горячо понес я вздор, забыв, где нахожусь, видя пред собой лишь офицерские погоны.

– Вы с ума сошли! – вскочил офицер. – Вы не туда попали! Какой Зимний? Как вы могли оттуда выйти? Глупости!.. Идите в другой полк, у нас нет свободного места, – резко отчеканивал он.

– Да нет, – вмешался юнкер, – мы оба оттуда. Временное правительство арестовано на наших глазах! Господин поручик говорит правду.

– Арестовано? Кто? – раздался вопрос с порога другой комнаты.

Я взглянул в сторону вопроса; спрашивающий оказался солдатом.

– Чепуха, – проговорил капитан, – они повторяют какие-то сказки о том, что Зимний кем-то взят. У нас места нет, не мешайте нам. Идите в Павловский полк, – снова твердо отчеканивал капитан. – Послушайте, – обратился он к вошедшему, – вот здесь мы с прапорщиком…

– Извините, что беспокоили, – наконец соображая, что упоминанием о Зимнем мы вредим себе, ответил я и вышел.

Наш сопровождающий еще был в коридорчике.

– Вот что, любезный, отведите нас в Павловский полк. Здесь нет места, – попросил я.

Солдат согласился, и мы двинулись.

Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки.

– Расстреливают, – прервал молчание солдат.

– Кого? – справился я.

– Ударниц! – И, помолчав, добавил: – Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Они у нас. А вот что отказывается или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!..

«Ого, куда я попаду сейчас! – пробежала жуткая мысль в голове. – Эх, все равно!»

В этот момент раздался оклик: «Кто идет?» – и на фоне справа, впереди светящегося сиротливо фонаря показался матрос.

Но не успели мы что-либо ответить, как матрос, завопив: «А, офицерская сволочь!» – и схватив винтовку наперевес, сделал выпад в меня.

«В живот!» – мелькнуло в голове, и я невольно закрыл глаза.

«Отчего не больно?» – неслось в голове, и я открыл глаза.

Передо мною стояла спина сопровождающего меня солдата. Я продвинулся вправо. Матрос лежал на земле, мокрый от изредка моросящего дождика, и что-то бормотал.

– Бегите вправо на угол! Я сейчас, – бросил мне солдат, продолжая держать винтовку за штык.

Я обежал фонарь и, подойдя к углу, остановился. Юнкера не было. Он еще раньше убежал.

«Как быстро все произошло», – соображал я, поджидая солдата, который и не замедлил подойти.

– Сволочь! – говорил он. – Этих матросов мы за людей не считаем. Им только резать да пить!.. Будет, собака, помнить! – закончил он, шагая рядом.

– А что ты ему сделал? – по старой привычке обратился я к нему на «ты» с вопросом.

– Да ничего особенного, ваше благородие. – И, помолчав, добавил: – У них, сволочей, всегда кольца на руках, а у меня тут бабенка одна, так я для нее и снял у него. Пьян собака! Теперь, поди, уже спит. Я его к тротуару оттащил, чтобы броневик не переехал. А вот и наши патрули. Я вас сдам им, чтобы они вас проводили. Да вы, ваше благородие, не говорите, что из дворца. Я им скажу, что вы из города сами пришли в Преображенский полк, да там места нет, вот вас сюда и послали, – говорил заботливо мне мой спутник.

– Ну, спасибо за совет. Только, родной, у меня денег нет. Я все отдал.

– Что вы, ваше благородие! Я из кадровых, с понятием. Мне, да и многим нашим ребятам так тяжело видеть, что делается в матушке России, что мы и в толк не возьмем. А господ офицеров мы по-прежнему уважаем и очень сочувствуем. Да что делать, кругом словно с ума сошли! Ну, будьте счастливы!.. – И солдат подбежал к остановившемуся патрулю.

Через минуту я был в коридорах Павловских казарм, куда меня ввели двое патрульных.

– Откуда? – спросил болтавшийся в коридоре солдат.

Я молчал – соврать солдату мне было стыдно.

– Со стороны, – в голос ответили патрульные.

– Ладно, в ту дверь, ежели со стороны; а вы поменьше таскайте всякий хлам, – говорил он, уже обращаясь к патрульным.

«Какой это хлам?» – устало соображал я, идя к указанной двери.

– Через комнату, в следующую! – крикнул мне вслед солдатишка, когда я отворял дверь.

В комнате было тепло, грязно, полусветло и пусто. Из двери налево доносились какие-то звуки. Прислушался: стон, то повышаясь, то понижаясь, продолжал залазить в эту грязь четырех белых стен. Пошел к двери напротив. Открыл ее, остановился в изумлении.