Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.

Многие офицеры старались уйти хотя бы на несколько верст от города, некоторые укрылись в близлежащих лесах, некоторые ушли пешком по полотну железной дороги на одну-две станции от Гатчино…

Но много офицеров школы остались и в городе, ибо солдаты школы вообще и комитеты и Гатчинский совет в частности состояли из интеллигентных и благоразумно настроенных людей, и хотя, конечно, все были уверены, что их при новых выборах в большевистские комитеты забаллотируют, но пока это произойдет – пройдет и первый острый момент.

И действительно, 3 октября, в 6 часов утра, когда я пришел на аэродром под предлогом утренней тренировки и обошел все специальные команды школы – все еще было в порядке и все были на местах, – но когда я через час зашел в строевую роту, единственную некультурную и наполовину большевистски настроенную часть, то увидел довольно неприятную для себя картину: рядом с дневальным сидел и пил чай… ужасного вида гельсингфорский матрос – весь растерзанный, немытый, с огромной копной рыжих вьющихся волос, на которых небрежно была надета грязная матросская фуражка, – отступления не было.

– Садитесь, товарищ, – обратился ко мне дневальный, – чаю хотите? – И не получив ответа, налил мне кружку чаю (я был в кожаной куртке, для полетов, без погон). – Ну так как же, товарищ? – обратился он к матросу, очевидно продолжая прерванный моим приходом разговор.

– Да ничего, но если среди ваших офицеров есть с-чь, которая идет открыто против нас, так мы их быстро почистим – правильно, товарищ?

– Правильно, гы-гы-гы. – Дневальный глупо и бессмысленно засмеялся.

Делать мне здесь больше было нечего, и, воспользовавшись удобным моментом, я незаметно ушел из строевой и опасной для меня роты.

Зайдя в школу, я хотел переговорить по телефону с комендантским управлением и узнать о событиях дня. Неожиданно мне повезло: на мой вызов станция мне не ответила, линия оказалось уединенной, и я услышал разговор нового коменданта – гвардии поручика К. с Гатчинским совдепом.

Из подслушанного мною разговора я узнал, что дворец занят гельсингфорскими матросами во главе с комиссаром Дыбенко.

Итак, на севере борьба окончилась…

Раздел 2 Октябрьские события в Москве

П. Соколов Последние защитники (Александровские юнкера в Москве 1917 года) [51]

Конец октября страшного для России семнадцатого года. Предпарламент в Петрограде, потоки рвачей, конвульсии Временного правительства, в последний свой час так и не определившего, чего оно, наконец, хочет. Ленин захватил власть. В Москве беспокойство… Сведения из Петрограда смутны и отрывочны. Междугородный телефон бездействует. В городской думе заседание демократических избранников города. Падение Временного правительства подтверждается. Большая часть министров арестована, остальные неизвестно где. Дума ведет долгие дебаты по вопросу о конструкции власти и, наконец, признает единственной законной властью в городе себя. Избирается Комитет общественной безопасности[52] с эсером В. В. Рудневым[53], городским головою, во главе. Что же, однако, делает высшая военная власть в столице? Командующий Московского военного округа Генерального штаба полковник Рябцев[54]. Что он предпринял в этот ответственный час? Он – демократ и поступает «демократически»: он становится членом этого комитета и тем самым подчиняет комитету вверенные ему войска, войска девяти губерний округа, которых немало и среди которых надежных частей достаточно. В этот же день приступают к организации и большевистские элементы. Организуется Военно-революционный комитет. Во главе его становятся Смидович, по профессии врач, и Ногин, бывший чиновник[55], ярый большевик.

Они опираются на группы распропагандированных рабочих, на многочисленную лузгающую семечки убежавшую с фронта солдатню, на всякий сброд, нежелающий идти на фронт, ненавидящий дисциплину, «офицерей и юнкерей».

Понятно, никакой силы пока в их распоряжении нет, но они знают, чего хотят.

Утром 26-го уже москвичи видят, что у городской думы стоят юнкерские караулы, с ночи вызванные командующим войсками не для чего иного, как для охраны демократических избранников.

Охранить же безопасность столицы, а с нею, может быть, и судьбу России, Генерального штаба полковнику Рябцеву в голову не приходит. Он равнодушно созерцает из окон Малого Кремлевского Дворца, где находится его квартира, как на грузовиках, отправленных с заводов и фабрик, развозятся сложенные в Кремле на площади перед Арсеналом штабеля винтовок и ручных гранат, как разбирают оружие шляющаяся солдатня и рабочие.