Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

— Стоп. По очереди. Говорите вы, в чем дело?

— Господин поручик, казаки нас выставляют из угловой комнаты. Взводный командир приказал просил вас прийти.

— Они ничего слушать не хотят и располагаются в комнате так, словно в конюшню явились, — возмущенно докладывал юнкер.

— А вы что хотите? — справился я у второго.

— У нас та же картина, господин поручик, но, кроме того, хотят еще в молельню пойти. Их не пускает часовой, а они кричат, что, может, умирать придется, так чтобы помолиться туда пустили. «Нам будет очень приятно помолиться там, где сами цари молились, — кричат они, — а вы не пускаете, жидовские морды». Часовой из наших евреев оказался. Юнкера обижались, и если вы не придете, то еще дело до драки дойдет, — с еще большею растерянностью доложил второй Юнкер.

«Смех и грех, — пронеслось в голове. — Это теперь не оберешься скандалов с этими бородатыми дядями».

— Александр Петрович, — пока только кончили свои доклады Юнкера, обратился ко мне поручик Скородинский, — вот как раз капитан Галиевский через юнкера связи приказывает отдать левую часть этажа обороне казаков, так как у них есть пулеметы, а нам сосредоточиться лишь в расположении моей роты.

— Ну прекрасно. Передайте в ваши взводы командирам взводов, чтобы они их привели в комнаты направо, — отдал я распоряжение юнкерам. — Фельдфебель Немировский! — обратился я к стоявшему невдалеке фельдфебелю 2–й роты и прислушивавшемуся к происшедшим докладам.

— Я здесь, — подлетел он со своею пружинностью в манере вытягиваться при обращении офицеров к нему.

— Наблюдайте за отданным приказанием. Да чтобы все это быстро было исполнено. Я буду при 1–м взводе 1–й роты. А пока пойдемте к молельной комнате, — предложил я Скородинскому, — посмотреть, что там за антраша выкидывают станичники, а то еще действительно врукопашную схватятся.

Через несколько минут все приняло обычный вид порядка в настроениях юнкеров, — сцепившихся с казаками, но теперь тоже удовлетворенных полученной возможностью войти помолиться там, где «сами цари с деточками молились», — как, мягко улыбаясь сияющими грустно глазами, говорили они.

— Как большие дети они еще, — возвращаясь к своим ротам, говорил я поручику. — Вот и на фронте я не раз наблюдал, как бородачи 2–й Уральской казачьей дивизии, увлекшись спором о преимуществах одного святого перед другим, абсолютно не обращали никакого внимания на лопавшиеся вокруг них гранаты и шрапнели. А однажды при отступлении я едва оторвал от богословского спора и выгнал из халупы шестерых казаков. Еще немного, и мы не успели бы сесть на коней и ускакать от вошедших в деревню австрийцев, — вспоминал я сюжеты фронтовой жизни.

— Да, они особенные, — соглашался поручик со мною. — И они мне очень нравятся, только не молодые, те так распустились, что противно на них смотреть.

— Да, да, а какие были это войска, — вздохнули мы и смолкли. Через открытые окна ночная прохлада освежала воздух комнат, уже пропитавшихся запахом сапог, внесенным нами в эти так взволновавшие наши чувства стены. Тишина, соблюдаемая юнкерами, позволяла улавливать звуки где‑то вспыхивающей ружейной трескотни, что не мешало подумывать о кухнях, находящихся во дворце, на предмет использования их для приготовления чая юнкерам. И эти думы опять напомнили мне о моем 26–часовом голоде. «Хорошо еще, что Телюкин догадался сунуть коробку папирос».

— А вы бы пошли наверх. Там у комендантской есть столовая, где придворные лакеи сегодня подали дивный обед и вина. Право, сейчас — вы видите — все тихо, и можете положиться на меня, — начал убеждать поручик.

И словно меня кто подслушал. В комнату вошел капитан Галиевский и, подойдя в темноте на наши голоса к нам, передал приказание начальника школы явиться в помещение комендантской.

— Начальник школы приказал всем офицерам школ и частей собраться для обсуждения мер и получения заданий по развитию обороны Зимнего. Поэтому идемте скорее, господа. Времени терять нельзя. А у вас хорошо здесь, — невольно поддавшись впечатлению покоя, закончил капитан.

Спустя немного мы входили в продолговатую комнату, шумно наполненную офицерством. Здесь были и казаки, и артиллеристы, и пехотинцы — все больше от военных школ, молодые и старики. Строгие, озабоченные и безудержно веселые. Последние были неприятны; они были полупьяны. Начальника школы еще не было. И поэтому все говорили сразу и на разные темы. Причем преобладающей темой служила противная черта Петроградского гарнизона — высчитывание старшинства в производстве в тот или другой чин, всегда с недовольными комментариями и завистливыми сравнениями.

Один полковник кричал:

— Я при паре 10 лет был полковником, меня тогда обходили и теперь меня обходят. Да и не меня одного, а и вас, и вас… — обращался он к своим собеседникам, — а сегодня нам кланяются, просят защищать их, великих мастеров Революции, да в то же время сажают на голову какого‑то начальника инженерной школы, из молодых. Да чтобы я ему подчинялся? Нет, слуга покорный!