Сопротивление и покорность

…Сейчас ты где-то ищешь свою часть, и я надеюсь, что, когда ты в нее прибудешь, тебя уже будут ждать письма; разумеется, в том случае, если номер полевой почты еще не изменился. Вообще говоря, я сегодня собираюсь ограничиться только приветом. У меня недостает смелости продолжить свои теологические рассуждения или послать еще стихотворения, ведь я не знаю, найдет ли тебя полевая почта. Как только я это узнаю, ты получишь продолжение. За твою оценку и критику стихотворения я тебе очень благодарен. Я довольно растерянно стою перед этими моими новорожденными и не знаю, какие критерии к ним приложить.

…Сегодня утром мы пережили самый страшный из всех налетов. В моей комнате несколько часов было так темно от дыма, окутавшего город, что я только что свет не зажег. Дома все в порядке, я уже узнал…

Вторично провожу здесь прекрасные и долгие летние дни, и на душе иногда бывает довольно тяжело, но ведь не мы выбираем места, куда попадаем. И вот приходится то и дело продираться сквозь ничтожные мысли, вызывающие досаду, пока не пробьешься к высоким мыслям, дающим поддержку.

Я читаю сейчас просто великолепную книгу классического филолога В. Ф. Отто (из Кёнигсберга) «Боги Греции», книгу о «мире, вера которого вышла из богатства и глубины жизни, а не из ее забот и тоски», как он пишет в конце. Понимаешь ли ты, что эта формулировка и соответствующая манера изложения настолько меня очаровывают, что у меня – horribile dictu! – изображенные таким образом боги вызывают меньше протеста, чем иные формы христианской религии? что я почти уверен, что этих богов можно использовать на службе Христу? Для моих теперешних теологических рассуждений эта книга очень ценна.

Счастье и горе

Счастье и горе,
мгновенно и мощно постигающие нас,
в самом начале
близки до неразличимости
(как жар и холод при внезапном прикосновении).

Как метеоры, заброшенные из далей Вселенной,
прочерчивают они свой путь, сверкающие и грозные,
над нашими головами.
Постигнутые ими стоят потрясенно
пред руинами
их будничного тусклого бытия.
Величественно, изысканно,
разрушающе, покоряюще
вторгаются счастье и горе,
желанные и нежданные, торжественно
в жилища потрясенных людей,
украшают и облекают
постигнутых
серьезностью и святостью.

Счастье полно трепета,
горе – сладости.
Нераздельными, мнится, из вечности
приходят одно и другое.
Величье и ужас на них.

Люди, кто издалека, кто из соседних мест,
сбегаются и, уставившись,
глазеют, —
зависть пополам с боязнью, —
на невиданное,
где Неземное,
благословляя кряду и истребляя,
выводит себя в запутанном – не распутать —
земном действе.
Что есть счастье, что горе?

Лишь время разводит их.
Когда непостижимо волнующее,
внезапное событие
обращается в изнуряющую мучительную вечность,
когда лишь медленно скользящие часы
открывают нам подлинный горя лик,
тогда большинство отворачивается
с оскоминой, набитой однообразием
состарившегося горя,
с разочарованием и скукой.

Это и есть час верности,
час матери и возлюбленной,
час друга и брата.
Верность просветляет всякое горе
и окутывает его тихо
мягким,
неземным сиянием.

27.6.44

Хотя я вовсе не знаю, получишь ли ты письмо и когда, я пишу тебе по прежнему номеру полевой почты. Но с продолжением теологической темы лучше повременить, пока не получу от тебя известия. Это относится и к стихам, которые – в особенности последнее, довольно длинное стихотворение о впечатлениях, полученных здесь[23], – скорее подходят для какой-нибудь встречи вечером, чем для долгого путешествия в конверте…