Сор из избы

— Помочь? Да мы хоть сейчас по коням и на пятой передаче! — с досадой начал кто-то из молодых, но старший его остановил.

— Не заводись! Перегреешься. Тридцать лет, — медленно и со значением начал он, — почитай, всю жизнь вожу я на отвал хлам со строек. По рукам дать горе-работничкам, Галкин! Вы там хорошо задумали, одобряем! Ведь что получается, Галкин, пока дом под крышу возведут, мать честная, кирпича истолкут, покрошат вагон, стекло побьют, доски поломают! Разве кто считает? После нас зовут, как дом сдавать комиссии, дескать, выручайте, братцы, везите отходы в отвал, чтобы концы в воду…

Видно было, что и вправду чувствует он себя неважно, считает, что жизнь прожил не так. И ему хотелось теперь поддержать комсомолят с кузнечного и увезти с отвала кое-что обратно…

То был Константин Завгороднев, старший из трех братьев-шоферов. Семья видная. Говорили, что братья обходятся иногда без домкрата, двое держат машину на весу, третий колесо меняет, в случае прокола. Еще говорили, что после них касса закрывается на учет, выгребают до дна, зарабатывают баснословно, но честно. А когда сядут в столовой к столу, поглядеть на них сбегаются язвенники, диетники. От вида обедающих братьев пропадают хвори и разгорается аппетит, в общем жить хочется.

Жили братья в разных домах, семьями, но привычек не меняли. Спали — окна нараспашку, зимой и летом. Бывало, просыпались словно в сугробе, волосы примерзали к подушке, и ничего, воздуху им требовалось много.

Но в последнее время мало кто в поселке открывал окна. Хозяйки бегали по магазинам, скупали метрами сетку, помельче, чтобы воздух фильтровала. Пыль лезла в щели, серые дорожки легли между рам, на подоконники, как бы их ни конопатили. Тогда пошла мода на пылесосы. С полок хозторга исчезли мощные «Вихри», «Чайки», «Уральцы» и мигом перешли в разряд дефицита. Производство не угонялось за спросом. «В чем дело?» — ломали голову экономисты и ссылались на стихийность и неуправляемость моды и людских капризов.

Братья Завгородневы тоже позабивали окна голубенькой сеткой, под цвет неба, но спали плохо, задыхались. Им не хватало простора, ветра, воздуха.

— Отвал пылит, проклятый! — посовещавшись, решили они.

— Понимаешь, чего хочу? — сказал старший из братьев Галкину, почувствовав родную душу. Завгородневы подняли шоферов на дело, уговорили, зажгли, но уперся механик.

— Ну так что, дорогу к отвалу забыли? Показать? — не понимал Галкин.

— Ее позабудешь! — потерев бок, сказал Завгороднев. — Ухаб на ухабе. Как стиральная доска у злой тещи! Ну да ничего, мы привыкшие. Не гоже дорогу к отвалу гладью мостить, пусть туда вовсе дороги не будет!.. На приколе мы, Галкин. Горючки нет. Газовать нечем…

— Да чего вхолостую молотить… Пускай у механика спросит! — загалдели шофера, сгрудившись возле Галкина.

Механика на месте не было, лишь телефон на вахте. Запертые наглухо кабинеты руководства автобазы настроили Галкина воинственно.

Механик, наверное, был из тертых и держался подальше, когда становилось горячо.

Галкин оседлал стол и придвинул поближе аппарат.

Захватанный диск едва крутился, приходилось подгонять его пальцем. Дважды подключился телефон клуба собаководов, на Галкина рыкнули, потом облаяли. Клуб был где-то по соседству, телефон давал сбои, и Галкин подумал, что если он ошибется в третий раз, его могут покусать. Диск он больше не торопил пальцем, дав ему волю крутиться в привычном темпе. Аппарат сам нашел того, кого надо, встав на притертый контакт.

— Аркадия Борисыча можно? — вкрадчиво попросил Галкин, изображая приятеля.

— А зачем? — пискнул детский голосок. — Вы кто? Дядя Вася? С кондитерской фабрики?

— Секрет, — игриво сказал Галкин, — сюрприз! Пусть угадает…

Сюрпризов там не любили, угадывать не собирались, почувствовав подвох, трубку тотчас взяла мама и посоветовала жестяным голосом звонить в понедельник на работу, с восьми утра. По ней выходило, что Аркадий Борисович на даче за городом, связи с ним нет.

Шофера, обступившие стол с телефоном и понявшие, о чем разговор, возмущенно заговорили, не веря, и Галкин в открытую потребовал механика, ссылаясь на штаб субботника.

— Так бы сразу и сказали! — не желая больше разговаривать, супруга передала трубку мужу. Аркадий Борисович часто и шумно дышал в трубку, изображая человека, прибежавшего с дачи.

— Извините, — любезно сказал Галкин, пропуская объяснения механика и торопясь перейти к делу. — Видите ли, сегодня на отвале субботник!

— Да, да, — откликнулся механик, польщенный вниманием штаба.

— Приехал корреспондент радио, а люди работают без транспорта!

— Да, да, так, так, — механик знал, что с общественностью не спорят, тем более с прессой. Он лично выписывал пять изданий газет, центральных и местных, и в курсе текущих вопросов. Под механиком предательски скрипнул диван, пришлось встать. — Вы откуда звоните, из редакции?

— Из гаража, — сказал Галкин. — Ждем вас!

Механик заволновался, не понимая. Гараж он лично опечатал и сдал охране. Похоже было, что вахтер заробел и уступил телефон, стоит в сторонке и ждет распоряжений.