— Послушай! Если ты отказываешься жениться, это не значит, что твоя сестра должна остаться в девушках. Я терпеть не могу как старых холостяков, так и старых дев!
— Я не говорю, генерал, что сестра останется старой девой. Достаточно того, что один из Монтревелей заслужил ваше неудовольствие!
— Ну, так что же ты хочешь мне сказать?
— А вот что: поскольку дело касается моей сестры, надо спросить ее согласия.
— О-о! Уж не влюбилась ли она в кого-нибудь у вас в провинции?
— Я вполне это допускаю. Когда я уезжал из дому, бедняжка Амели была свеженькой и веселой, а возвратившись, я застал ее бледной и печальной. Но я все у нее выпытаю и, с вашего разрешения, доложу вам.
— Да, по возвращении из Вандеи.
— А! Так я еду в Вандею?
— Ты питаешь к ней отвращение? Как к женитьбе?
— Нисколько.
— В таком случае ты отправляешься в Вандею.
— Когда же?
— О! Это не к спеху, и если ты выедешь завтра утром…
— Великолепно! Могу и раньше. Что же вы мне поручаете?
— Нечто очень важное, Ролан.
— Черт побери! Надеюсь, это не дипломатическая миссия?
— Вот именно, дипломатическая, но для этого мне нужен отнюдь не дипломат.
— О! Тогда я как раз вам подхожу, генерал. Но вы понимаете, поскольку я не дипломат, я нуждаюсь в самых точных указаниях.
— Я тебе их и дам. Видишь эту карту?
И он указал на большую карту Пьемонта, разостланную на полу и освещенную лампой, подвешенной к потолку.
— Вижу, — отвечал Ролан, привыкший следовать за причудливым полетом гениальной фантазии Бонапарта. — Но ведь это карта Пьемонта.
— Да, это карта Пьемонта.
— Так, значит, речь идет об Италии!
— Речь всегда идет об Италии!
— А я думал, речь пойдет о Вандее!
— Она на втором плане.
— А что, если вы, генерал, отошлете меня в Вандею, а сами возьмете да и направитесь в Италию?
— Нет, будь спокоен.
— Очень рад! Но знайте: если вы так поступите, я бросаю все и устремляюсь вслед за вами!
— Я тебе разрешаю… Однако вернемся к Меласу.
— Простите, генерал, но вы только в первый раз о нем упомянули.
— Да, но я давно о нем думаю. Знаешь, где я разобью Меласа?
— Еще бы, черт возьми!
— Где же?
— Да там, где вы его встретите. Бонапарт рассмеялся.
— Дурачок! — сказал он с какой-то нежной фамильярностью.
Бонапарт лег животом на карту.
— Подойди сюда, — обратился он к адъютанту. Ролан растянулся рядом с ним.
— Смотри, — продолжал Бонапарт. — Вот где я его разбиваю!
— Под Алессандрией?
— В двух или трех льё. В Алессандрии у него склады, лазареты, артиллерия, резервы: он никуда оттуда не подастся. Я должен нанести ему сокрушительный удар, иначе я не добьюсь мира! Я перехожу через Альпы, — он указал на Большой Сен-Бернар, — внезапно обрушиваюсь на ничего не подозревающего Меласа и разбиваю его наголову!
— О! В этом-то я не сомневаюсь.
— Но, понимаешь, Ролан, я не могу спокойно отправиться в поход, пока страну разъедает эта язва, пока у меня за спиной Вандея!
— Ах, вот в чем дело: долой Вандею! И вы посылаете меня в Вандею, чтобы я ее уничтожил!
— Этот молодой человек рассказал мне про Вандею много важного. Вандейцы — храбрые солдаты, и командует ими человек с головой — этот самый Жорж Кадудаль. Я предложил бы ему полк, но он, конечно, откажется.
— Он чертовски зазнался!
— Но он кое о чем не подозревает.
— Кто? Кадудаль?
— Он самый. Дело в том, что аббат Бернье сделал мне важные предложения.
— Аббат Бернье?
— Да.
— Что это за аббат Бернье?
— Сын анжуйского крестьянина; сейчас ему тридцать два или тридцать три года. Он был кюре в церкви Сен-Ло в Анже. Во время восстания он нарушил присягу и переметнулся к вандейцам. Два-три раза Вандею усмиряли. Раз или два считали ее умершей. Не тут-то было: Вандею усмирили, но аббат Бернье не подписал мира, Вандея умерла, но аббат Бернье был жив. Однажды Вандея проявила к нему неблагодарность: он хотел, чтобы его назначили генеральным уполномоченным всех роялистских войск, сражающихся внутри страны. Но под давлением Стофле на этот пост был назначен граф Кольбер де Молеврье, его бывший сеньор. В два часа ночи совет был распущен, аббат Бернье исчез. Что он предпринял в эту ночь, ведомо только Господу Богу и ему самому; но в четыре часа утра отряд республиканцев окружил ферму, где ночевал Стофле, безоружный и без всякой охраны. В половине пятого Стофле был схвачен и через неделю казнен в Анже… На следующий день д'Отишан встал во главе войск и, не повторяя ошибки своего предшественника, сразу же назначил аббата Бернье генеральным уполномоченным… Понимаешь, в чем дело?
— Еще бы не понять!
— Так вот, аббат Бернье, генеральный представитель воюющих держав, наделенный полномочиями от графа д'Артуа, сделал мне важные предложения.
— Как! Он соизволил сделать предложения вам, первому консулу?.. А знаете, аббат Бернье хорошо поступил! Что ж, вы принимаете предложение аббата Бернье?
— Да, Ролан. Пусть Вандея заключит со мной мир, и я открою ее церкви и верну ей ее священников!
— А что, если они запоют: «Domine, salvum fac regem!»? note 18
— Это все же лучше, чем совсем ничего не петь. Бог всемогущ, и от него все зависит. Я тебе объяснил, в чем Заключается твоя миссия. Подходит ли она тебе?
— Я в восторге от нее!