Я вернулся в Нью-Йорк после Нового года и сразу же приступил к решению важных деловых задач. Через несколько дней, 8 января 2003 г., Дорис Ривера, в то время директор по операциям, пришла ко мне в кабинет в слезах.
Я подумал, что с ней случилось что-то ужасное. Но она сказала, что ей только что звонила моя мама, чтобы сообщить плохие новости: умер мой отец. Сначала я подумал, что она что-то напутала, потому что это было невозможно. Я сказал ей, что она, наверное, что-то неправильно поняла. Я позвонил маме, и, когда она сама сказала мне, что папы не стало утром, начал задавать ей совершенно бессмысленные вопросы: «Ты уверена? Ты пробовала искусственное дыхание? Наверное, можно что-то сделать. Позвони врачам. Вызови «Скорую помощь». Ты вообще пробовала что-нибудь?» Мне казалось, я могу изменить уже совершившийся факт. Это тоже особенность моей натуры – я никогда не могу смириться с бедой, и даже в этой ситуации я был уверен, что можно что-то сделать.
В какой-то момент я все же осознал, что папы больше нет. Я начал плакать. Затем вместе с опустошающим осознанием потери человека, которого я любил больше всех и которым так восхищался, во мне произошла мгновенная перемена. Я стал думать о наставлениях отца заботиться о семье. Я тут же начал искать в своих документах бумаги, которые отец дал мне, и думать о своих новых обязанностях, которые ложатся на мои плечи, потому что его больше нет. Я перешел в режим антикризисного управления, пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию.
Я не знал, что делать с PeaceWorks и OneVoice, уезжая в тот же день из Калифорнии, чтобы быть на похоронах. Я наделил Дорис и Рейми, главу отдела продаж, своими полномочиями. Я готовился отсутствовать месяцы, и так в итоге и получилось. Я должен был быть со своей семьей, помогать маме разобраться в делах отца.
Мой друг Дари Шалон как раз был у меня в офисе, когда Дорис сообщила мне печальную новость. Он помог мне собраться, отвез в аэропорт и посадил в самолет. Не знаю, как без его помощи я смог бы сделать все это сам в том состоянии, в котором находился.
По еврейской традиции, когда умирает член семьи, необходимо соблюдать правила траура, которые существуют уже на протяжении многих тысячелетий. В течение первой недели после похорон, которая называется шива, мои братья и сестры, моя мама и я не выходили из дома родителей в Лос-Анджелесе целую неделю, мы закрыли все зеркала, я и другие мужчины не брились. Три раза в день мы читали кадиш, траурную молитву.
Рождение OneVoice
Совершенно случайно получилось так, что в Лос-Анджелесе в синагоге Темпель на Уилшир-бульваре на 15 января у меня было запланировано выступление перед 500 людьми. Проведя целую неделю в стенах дома родителей, я был не в состоянии выступать перед аудиторией и говорить о своей работе. Я был полностью парализован смертью отца.
Выступление должно было пройти в день, когда заканчивается шива. Мы провели небольшую поминальную церемонию по окончании шивы в синагоге, где-то за час до моего выступления. На церемонию пришли около 20 самых близких к семье людей. Раввин Харви Филдс попросил каждого из нас поделиться воспоминаниями об отце. Больше всего говорили о его доброте и щедрости по отношению к другим – как он заставлял людей улыбаться, как его присутствие могло поднять кому-то настроение. Когда все высказались, раввин посмотрел на нас и сказал: «Вы не можете сказать, что ваш отец ушел. Он здесь, с нами». Это трудно объяснить, но с момента моего прибытия в Лос-Анджелес я чувствовал, что отец – внутри меня. Когда я ложился спать, закрывал глаза и обращался к самому себе, то ощущал его присутствие, но не во сне, а по-настоящему. Я чувствовал какой-то внутренний приказ сделать часть его личности своей личностью и желание, чтобы я перенял черты его характера. Раввин Филдс взял меня под руку и сказал: «Дэниэл, я знаю, это трудно. Но я думаю, твой отец хотел бы, чтобы ты выступил сегодня по поводу OneVoice».