Яков Вилимович общался не только с самим Меншиковым, но и состоял в самых дружеских отношениях с его супругой Дарьей Михайловной. Свидетельством тому является тайная переписка между Брюсом и Дарьей Михайловной, ничуть не умалявшая их чести, а, напротив, подтверждающая нам добродетельность этой женщины. Яков Вилимович был посвящен в сердечные переживания супруги Меншикова. В июле 1708 года армия находилась в районе Шклова. Дарья Михайловна очень желала приехать к армии и увидеться с мужем. Но близость неприятеля и бездорожье заставили князя отказать супруге в приезде. Дарья Михайловна доверила свои подозрения относительно охлаждения к себе князя Брюсу. Генерал поспешил уведомить «сиятельнейшую княгиню», что «по желанию вашему, его светлости, вашему любезному сожителю, к себе вас взять невозможно, понеже онаго истинно, истинно учинить опасно», поскольку неприятель находится в 2,5 милях отсюда, а кругом грязь и бездорожье такие, что трудно даже верхом проехать. По поводу мучивших Дарью Михайловну сомнений Брюс пишет: «Я могу вашу светлость обнадежить, что не от какого ослабления его любви к вам он вас к себе не хочет, но токмо от желания и опасения, дабы вас в какой страх не привести, которое я многожды приметил в воздыхании, когда про ваше здравие кушает, и сие нередко случается». Желая угодить чете Меншиковых, Брюс посвящает Дарью Михайловну в свой тайный романтический план встречи супругов. Он советует ей прибыть к Петрову дню в Шклов. Сам он под любыми предлогами берется уговорить Александра Даниловича прибыть в этот же день в Шклов.
Несколько иные отношения установились у Брюса с кабинет-секретарем Алексеем Васильевичем Макаровым. Макаров хотя и был влиятельным человеком, однако уступал в этом отношении Меншикову. С Брюсом они стояли почти на одной ступени не столько в государственной иерархии, сколько в отношении к ним государя. Такое равенство позволяло Брюсу не страдать комплексом зависимости от власти, что, возможно, тяготило его в общении с Меншиковым. И хотя в письмах к Макарову Яков Вилимович непременно придерживается обращения «Государь мой, Алексей Васильевич!», эти письма выглядят достаточно доверительными, в них не чувствуется напряженности, сопутствующей письмам к Меншикову, несмотря на шутливый тон некоторых из них.
К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении письма в основном связаны с делами Кабинета. И лишь некоторые отступления касаются личных отношений этих людей. Так, в 1710 году Алексей Васильевич просит пристроить своего брата Ивана на одно из хороших мест в ведомстве Брюса. Яков Вилимович готов услужить кабинет-секретарю, правда, соблюдая все тот же принцип ненанесения ущерба другим своим подчиненным. Он извещает Макарова 25 февраля 1710 года: «А на Петрово Повытье Валяева я бы рад приказать ему о том, токмо оное давно до письма вашего отдано подъячему Севергину, чего мне вновь переделать невозможно». За невозможностью устроить брата кабинет-секретаря на желаемую должность Яков Вилимович готов определить его в приказ артиллерии. Другого протеже Макарова, сына некоего «господина Курбатова», Брюс решил сделать инженером, «понеже он тому обучен немного». Для продолжения учения Брюс отправил юношу к полковнику Касону. Извещая об этом кабинет-секретаря, он также пишет, что по желанию Макарова может отдать ученика в артиллерию «и прикажу оным его учить».[633]
Вероятно, Макаров желал, чтобы Брюс посодействовал его подопечному в выборе специальности в соответствии со склонностями, полностью полагаясь на Якова Вилимовича. Тот, пристраивая присылаемых от Макарова юнцов, критически оценивал их, невзирая на высокого покровителя. Один неприятный инцидент произошел с присланным от Макарова в Берг-коллегию «матросским сыном Иваном Сазоновым». Происшедшее настолько покоробило Брюса, что он, желая продемонстрировать свое неудовольствие, сменил форму обращения к Макарову «Государь мой, Алексей Васильевич» на официальное «Благородный господин, кабинет-секретарь!». Что же вывело Брюса из равновесия? Иван Сазонов был им в свое время определен «в науку к шпалерным мастерам французам». Однако, беря на вооружение их знания, он прихватил еще и их имущество, «а имянно у того мастера, у которого он в науке был, разломал баулу, покрал денги». Будучи примерно наказан, он продолжал обучение. Но не был прилежен и больше предавался развлечениям. Чаша терпения Брюса была переполнена после того, как Сазонов «еще учинил противность, испортил картину», за что был отправлен к Макарову с просьбой «принять и определить, куда благоволите». Столь сухое письмо должно было продемонстрировать Макарову, что «должный слуга Яков Брюс» имеет предел своей готовности посодействовать кабинет-секретарю. Тому впредь следовало рекомендовать только надежных людей.