Сорняк

Сейчас, будучи уже зрелым человеком, после стольких лет тяжелого заключения, я смотрю на вещи иначе и не пытаюсь оправдать себя, я понимаю, что месть не была единственным выходом из ситуации и существовал выбор. Многие полагают, что выбор стоит между добром и злом. Но не все так просто. Передо мной стоял выбор не между добром и злом, а между плохим и худшим. Плохое заключалось в том, чтобы продолжать жить, защищать уцелевшую родню, которую продолжали убивать после того ужасного вечера. Если бы я не убил тех, кто уничтожал мою семью, то сам оказался бы убит.

Конечно, мне следовало бы довериться властям. Но тогда все верили, что государство и мафия заодно. Я не утверждаю, что так оно и было: пусть рассудит история. Но я помню, что как раз в 1986 году развернулся самый громкий процесс против мафии. Журналисты со всего мира стеклись в Палермо и писали о бессмертной мафии. В те времена на Сицилии, причем не только в бандитских кругах, обвинить человека в подлости можно было, назвав его Бушеттой – по имени знаменитого главаря мафии[9]. Слово “Бушетта” превратилось в ругательство и означало “негодяй”.

Мне разрешили иметь в камере телевизор, и вот недавно я видел интервью с прокурором из отдела по борьбе с мафией, Пьетро Грассо[10], – он входил в коллегию судей на историческом процессе против мафии в Палермо. И представьте, Грассо утверждал, что в то время было почти невозможно найти судью, который согласился бы председательствовать на подобном разбирательстве; непросто было отыскать и присяжных.

Сейчас я задаюсь вопросом, к кому мог бы обратиться я тогда, если даже государственные власти предпочитали держаться подальше от дел мафии? И даже великим судьям и настоящим героям вроде Фальконе с Борселлино[11]пришлось бежать с Сицилии и скрываться, чтобы вести борьбу против мафии.

И я должен был просить защиты у государства?

Бегство ради мести

Узнав, что моя мать и сестры вернулись в Казамарину, карабинеры сразу же стали расспрашивать их обо мне. Я был единственным совершеннолетним мужчиной из всей семьи, оставшимся на свободе. Они пытались успокоить мою мать и утверждали, что мне следует зайти в участок и “просто отметиться”.

Нашли дурака! Я прекрасно знал, что значит “просто отметиться”.

После карабинеров к нам наведалась полиция. Комиссары тоже допрашивали мою мать.

“Боже мой, – думал я. – Меня ищут военные, полиция и мафия: государство и анти-государство!”

Помощи ждать было не от кого: люди, на которых я рассчитывал, не желали связываться со мной. Более того, поняв, кто выйдет победителем из войны, все решили примкнуть к сильной стороне, которой на тот момент являлась “Коза Ностра”.

Я чувствовал себя загнанным зверем. Снова нужно было бежать с Сицилии, но я колебался. Проклятье, ведь я приехал сюда, чтобы разделаться с Джуфой. “Рано или поздно, – пытался я приободрить себя, – он должен засветиться где-нибудь. Выйти в бар, или в ресторан, или в кино…”

Там я легко убил бы его. Я замаскировался бы: нацепил шляпу и приклеил бы усы. А для бегства с места преступления годится велосипед.

Но вскоре я понял, что Джуфа никогда не допустит ошибки моего дяди и не покажется запросто в городке.