Сорняк, обвивший сумку палача

Руперт скрылся за сценой, и я благоговейно наблюдала, как огни рампы, красные, зеленые и янтарные, медленно зажигались один за другим, пока нижняя часть занавесей не превратилась в богатую бархатную радугу.

Рядом со мной викарий шумно втянул в себя воздух, когда портьеры медленно разошлись. В восторге он захлопал в ладоши.

— Волшебное королевство, — выдохнул он.

Перед нашими глазами среди зеленых холмов раскинулся затейливый сельский коттедж, его соломенная крыша и наполовину обшитый деревом фасад были продуманы до мельчайших подробностей — от деревянной скамейки под окном до миниатюрных роз из папиросный бумаги в саду.

На миг я захотела там жить: уменьшиться и забраться в этот идеальный маленький мирок, в котором каждый предмет, казалось, светился как будто внутренним светом. Поселившись в этом коттедже, я бы устроила химическую лабораторию за крошечными окнами и…

Чары нарушились шумом падения и грубым «черт!» откуда-то из-за раскрашенного синего неба.

— Ниалла! — произнес голос Руперта из-за занавесей. — Где крюк для этой штуковины?

— Извини, Руперт, — отозвалась она, и я заметила, что она задержалась с ответом, — должно быть, он до сих пор в фургоне. Ты собирался паять его, помнишь? Это штука, которая поддерживает великана, — объяснила она нам. — Но все же, — добавила она, ухмыльнувшись мне, — мы не должны выдавать слишком много секретов. От этого тайна исчезает, ты не думаешь?

Не успела я ответить, как дверь приходского зала распахнулась и на фоне солнечного света возник женский силуэт. Это была Синтия, жена викария.

Она не сделала ни шагу внутрь, а стояла, ожидая, чтобы викарий поторопился к ней, что он и сделал. Ожидая его приближения, она обратила лицо к свету, и даже с того места, где я стояла, я ясно видела ее холодные голубые глаза.

Ее рот был поджат, словно губы туго сшили шнурками, редкие седовато-светлые волосы были стянуты — с виду, болезненно — в овальный пучок на затылке над исключительно длинной шеей. В бежевой блузке из тафты, коричнево-красной юбке и коричневых оксфордах[24] она ничто так не напоминала, как дедушкины часы с перекрученным заводом.

Помимо крепкой трепки, которую она мне задала, было сложно сформулировать в точности, что мне не нравится в Синтии Ричардсон. По всем рассказам, она была святая, тигрица, маяк надежды для болящих и утешение для страждущих. Ее добрые дела стали легендарными в Бишоп-Лейси.

Но тем не менее…

Что-то в ее позе отдавало фальшью: неприятное слабосилие, оттенок безволия и усталого поражения, которые можно увидеть в лицах и телах жертв бомбардировок в военных выпусках «Пикчер пост». Но в жене викария?..

Все это промелькнуло у меня в мозгу, пока она шепотом проводила совещание с мужем. И затем, лишь мельком глянув внутрь, она ушла.

— Отлично, — сказал викарий, улыбаясь все шире по мере того, как медленно приближался к нам. — Похоже, Ингльби позвонили мне в ответ.

Ингльби, Гордон и Грейс, владели фермой «Голубятня», пестрой мешаниной из полей и старых лесов, раскинувшихся к северу и западу от Святого Танкреда.

— Гордон любезно предложил вам место для палатки — в низине на поле Джубили, чудесное местечко. Это на берегу реки, недалеко отсюда. В пешей доступности. У вас будет изобилие свежих яиц, тень несравненных ив и общество зимородков.

— Звучит прекрасно, — заметила Ниалла. — Райский уголок.

— Синтия говорит, что миссис Арчер тоже звонила. Но с этого фронта не столь радостные вести, боюсь. Берт уехал в Коули, на курсы на фабрике Морриса, и не вернется до завтрашнего вечера. Ваш фургон совсем не на ходу?

По обеспокоенному выражению лица викария я поняла, что он представляет себе картину фургона с надписью «Куклы Порсона», припаркованного у входа в церковь в воскресенье утром.

— Милю или две протянет, — сказал Руперт, внезапно появляясь из-за сцены. — Теперь, когда его разгрузили, ему проще будет ехать, а я буду осторожен.

Что-то промелькнуло у меня в мозгу, но я не уловила что.

— Великолепно, — сказал викарий. — Флавия, дорогая, ты не возражаешь против поездки? Покажешь им место.

6

Разумеется, нам пришлось ехать длинной дорогой в объезд.

Если бы мы пошли пешком, это была бы прогулка в тени по каменной дорожке позади церкви, вдоль берега реки, через старый бечевник, отмечавший южную границу фермы Мальплакетов, и по ступенькам через забор на поле Джубили.

Но на транспорте, поскольку поблизости не было моста, до фермы «Голубятня» можно было добраться, только если ехать на запад к Хинли, затем милю на запад от Бишоп-Лейси и петлять вверх по крутому западному склону холма Джиббет по дороге, пыль которой сейчас вздымалась позади нас белыми волнами. Мы были на полпути к вершине, огибая лес Джиббет по тропинке настолько узкой, что окружающие ее изгороди царапали бока фургона.

— Не волнуйся о моих косточках, — заметила Ниалла, смеясь.

Мы с ней прижались друг к другу на переднем сиденье, словно червяки в банке рыбака. Руперт вел фургон, а Ниалла и я практически сидели одна у другой на коленях, обнявшись за плечи.