Сорные травы

Какое-то бесконечное время я слушала, не вслушиваясь, только краем сознания отмечая просьбы упокоить душу в раю со святыми, презрев совершенные при земной жизни прегрешения. Зачем все это? Для кого? Ане все равно, она мертва, Ив ее почти не знал, я… Я знаю, что за гранью ничего нет. Мы живы, лишь пока на земле есть кто-то, кто о нас помнит, и мне не нужны молитвы, чтобы не забывать. Так что я тут делаю?

Последнее прощание. Тихонько коснуться губами холодного лба того, что уже не было Аней.

— Воистину, суета и тление вся житейская, виды, и безславная; вси бо исчезаем, вси умрем: царие же и князи, судии и насильницы, богатии и убозии, и все естество человеческое. Ныне бо, иже иногда в житии, во гробы вергаются, их же да упокоит Господь, помолимся.

Больше ничего в этом мире не осталось, лишь суета и тление. Но пока мы живы — будем жить, а там разберемся.

— Отец Иоанн, сколько я должен? — спросил Ив.

— Оставь, — махнул рукой тот. — Впрочем… Один разговор. Бессонница у меня, а и поговорить не с кем, так что сделай одолжение. После того как похороним, вернемся в церковь, побеседуем. Да, я с вами. Когда тело опускают в могилу, должно пропеть «Трисвятое». Вы же этого не сделаете.

— Спасибо, — сказала я. Не знаю, зачем мне это было нужно, но зачем-то, видимо, нужно.

Когда мы добрались до могилы — мужчины несли тело, я шла впереди с лопатами и фонариком, — я протянула Иву перчатки, оказавшиеся в кармане ветровки.

— А тебе? — спросил он.

— Перебьюсь.

— Это я перебьюсь, мужчина как-никак.

О господи… Дай мне мудрости понимать мужа, любви прощать его и терпения к перепадам его эмоций. Сил же не прошу, ибо тогда прибью его к чертовой матери.

— Ты хирург прежде всего. Какого рожна я должна прописные истины напоминать?

Муж ругнулся в пространство. Говорят, в старые времена хирурги появлялись в миру не иначе как в тонких перчатках, опасаясь испортить руки. Может, правда, может, врут, но в любом случае с сорванными мозолями в операционной делать нечего, да и в джентльмена играть не время. Тем более что моим рукам после двух выкопанных — кажется, целую вечность назад — могил терять было нечего.

Конечно же, мы забыли про веревки, и мужу пришлось спрыгивать в яму, чтобы опустить тело, а нам с отцом Иоанном — вытаскивать Ива наверх. Наконец все было сделано, и мы пошли обратно.

— О чем вы хотели поговорить? — спросил муж.

— Не здесь, — ответил священник. — В храме.

Остаток пути мы прошли молча.

— Ив, я вас здесь подожду. Хочу одна посидеть, подумать.

— Все в порядке?

— Нет, и ты это знаешь. Поэтому и хочу побыть одна.

— Держись, — он легонько приобнял за плечи. — И если что — кричи, мы рядом.

— Кого тут бояться? Вампиров и зомби?

— Мародеров.

— Если что — я буду стрелять. Эффективней.

— Оказывается, я женат на терминатрикс. — Муж взъерошил мне волосы. — Хорошо, я скоро.

— Можешь не торопиться. Посижу, подумаю.

Закрылась дверь, отгораживая меня от света из церкви. Я опустилась на ступеньки, глядя на Млечный Путь, нечасто его увидишь за городскими фонарями. Где-то поблизости пахла сирень: так одуряюще, что захотелось пойти на запах, точно собаке, и зарыться лицом в пушистые грозди. Я сказала Иву «подумаю» — но думать на самом деле было не о чем. Жизнь — это очень забавный предмет: вот она есть — и ее сразу нет. О чем тут вообще думать? Для мертвой я сделала все, что смогла, а живых вокруг осталось не так много. Зря я, наверное, на Студента наорала: пацан совсем, а я с него спрашиваю как со взрослого. С другой стороны, а когда взрослеть, если не сейчас? Что ж, завтра будет понятно — если парень хоть чего-то стоит, на работе он появится, а сегодняшнее — обычный срыв, со всеми бывает. Не появится — вызванивать не буду, мне требуется эффективная помощь, а не дитятко, которому приходится сопельки вытирать. Так и порешим.

Я потянулась, поднявшись со ступенек: глаза слипались, и больше всего хотелось свернуться калачиком прямо на земле и уснуть. Пойду попробую найти эту чертову сирень, иначе отрублюсь прямо здесь.

Стукнула дверь.

— Маша? — окликнул Ив. — Машка!

— Не кричи, тут я, — я выступила из тени кустов. — Поговорили?

— Пошли отсюда!

Муж ухватил за запястье и двинулся к машине так резво, что мне пришлось бежать следом вприпрыжку.

— Куда летишь как угорелый?

— Домой! — все же шаг он сбавил.

— Что случилось?

— Я не подписывался беседовать с умалишенным, это привилегия Деменко.

— Все так плохо? — Я уселась на пассажирское сиденье и пристегнулась. — Он не похож на больного.

— А как, по-твоему, должен выглядеть сумасшедший? Красноглазый и с топором наперевес?

— Муж, или перестань психовать, или останови машину, иначе угробишь нас обоих.

Он вдарил по тормозам так, что я едва не влетела лбом в стекло, несмотря на ремень.

— Отец Иоанн двинулся на религиозной почве, что в его случае естественно. В чем конкретно это выражается, а также его сверхценные идеи я обсуждать не намерен, во всяком случае, сейчас, ни с тобой, ни с кем-то еще.

— А с Деменко?

— И с Деменко. Маш, хватит, закрыли тему. — Он побарабанил пальцами по рулевому колесу и снова завел мотор. — Включи лучше радио.