Сорные травы

— У меня были две на поздних сроках, — откликнулся Вадим. — Скоропостижные. Выглядела беременность без патологий, провести бы кесарево в первые минуты — может, и живых достали.

— И тут бы младенчикам и конец пришел, — вмешался другой коллега, — новорожденные ведь тоже все.

— Да кто его знает… Самопроизвольные аборты тоже встречались, но ты же знаешь, какой процент беременностей заканчивается выкидышем.

— Знаю, не срастаются у меня проценты.

— Мне тоже показалось, что многовато, — сказал шеф. — Но списал на свою мнительность. Хорошо, очевидно беременных, в том числе скоропостижных, обследуем особенно тщательно.

— Машка, я тебя убью, любопытная наша, — сказал Вадим.

— Руки коротки, — отмахнулась я. — Уж тебе-то сам бог велел полюбопытствовать, тоже мне, научный работник. Докторскую, глядишь, напишешь.

— Да мне мать эту докторскую знаешь куда засунет? — простонал он. — И так достала, что дома не появляюсь. Идея фикс у нее: мол, позавчерашнее повторится, и на этот раз я помру.

— Хватит, коллеги! Не так уж много у нас беременных, исследуем. Надо же разобраться, что за чертовщина происходит. И прекратите препираться, тоже мне, детский сад. Работаем до девяти вечера, там у всех свои дела. Пикетчики эти еще, на нервы действуют, заняться им больше нечем…

Вечером пикетирующих около морга не оказалось. То ли устали, то ли полиция разогнала — и черт с ними. Вадим посадил меня и еще двух коллег, потерявших близких, в свою машину и повез на кладбище. Шеф, как и обещал, с нами не напрашивался. Учитывая, что именно он каким-то чудом договорился с руководством кладбища, выбив и места для могил, и разрешение находиться на погосте в неурочное время, — странно требовать от пожилого человека еще и поработать лопатой за компанию. Каждый должен делать то, что умеет лучше всего. Шеф умеет решать проблемы.

Кладбище было относительно молодым — лет сорок, не больше. Не росло здесь вековых деревьев, не стояло покосившихся замшелых плит с ятями и фитами, не рассказывали легенд о здешних обитателях. От ворот расходились заасфальтированные дорожки, внутри чугунных оградок виднелись цветы и чахлые кустики, на площади у входа притулилась маленькая часовенка, чуть подальше — сторожка. Чинно и благостно, особенно в сумерках. Для полной картины романтического вечера только соловьев не хватало. И когда в лесу за кладбищенским забором таки защебетал соловей, я только удовлетворенно кивнула. Вот теперь все, как должно быть. А то напридумывают — призраки, упыри…

— Вот же, тут такое, а он заливается, — проворчал Вадим. — Как будто и не случилось ничего.

— И ни птица, ни ива слезы не прольет… — процитировала я. — У них самая пора.

Вадим постучал в двери домика, появившийся сторож окинул нас взглядом, задержался на мне.

— Явились все-таки. Я-то не поверил, что на ночь глядя подъедете.

— Днем работать надо, — сказал Вадим. — Покажешь, отец?

Конверт с деньгами перекочевал из рук в руки.

— Ну, пойдем. А ты, дочка, не боишься ночью, да на кладбище?

— Живых бояться надо, — я усмехнулась. — А мертвые не кусаются.

Похоже, ему не сказали, кто мы: подъедут, мол, четверо, покажи, где копать. Судебный медик, боящийся покойников, тем более давным-давно зарытых в землю, — смех, да и только. Впрочем, мне-то какое дело до мыслей сторожа — не споткнуться бы. Вадим молодец, прихватил фонарики. Лопата на плече, фонарь в руке — и никакие сумерки не страшны.

Идти пришлось долго. Закончилась старая, заросшая деревьями и облагороженная асфальтом часть кладбища, потянулись могилы последнего года-двух. Там, где камень плит не закрывал землю, виднелись цветы: белые лепестки, казалось, светились в полумраке. Не припомню, чтобы такие росли в нашей полосе — новомодный культурный сорт? Одно время, помнится, было модно высаживать тюльпаны, потом ландыши, потом ползучие многолетники, забыла, как их. Теперь, видимо, новое веяние.

А потом мы добрались до совсем свежих могил, и глазеть по сторонам расхотелось. Велика радость смотреть на бесконечные ряды неосевших холмиков и кое-как воткнутых в землю крестов, на нескончаемое поле, размеченное на ровные прямоугольники колышками и веревками, и разверстые ямы. И все те же белые лепестки, перекопанные, смешанные с кладбищенской землей. Видимо, все же дикорастущие. Странно.

— Вот здесь, — сказал сторож. — Раз, два, три, четыре. Сейчас на всякий эдакий номера с фамилиями сверю. — Он посветил на потрепанные листки, бормоча под нос. — Да, все правильно. Уходить будете, место пометьте как-нибудь, чтобы по свету найти, а то вона что творится, сам путаюсь.

— Спасибо, отец, — сказал Вадим.

— Ну, бывайте. И это… сторожить бы кого оставили. А то ушлый народ уже догадался своих покойников в чужие могилы подхоранивать.

— Это как?

— А ночью приезжают, только втихушку, со стороны леса или через поле, находят яму свежую, чуток подкапывают, покойника землей присыпают, и все. Без гроба даже. Не по-людски совсем, — он сплюнул. — Экономят, вишь. Так что оставьте кого сторожить.

— Понятно. Спасибо тебе.

— Бывайте, — сторож махнул рукой и побрел прочь.