Сорные травы

Эту помню. Неопровержимое доказательство того, что всеблагий и справедливый Господь – всего лишь выдумка для слабых. Девочке было шестнадцать. В девочку был влюблен мальчик, который ее не интересовал совершенно. Такое случается, и нередко. Только мальчик, как водится порой за юными мальчиками, решил, что это конец света. Сделал самопальную бомбу, навесил на пояс, шахид недоделанный. Напросился на встречу – мол, попрощаться хочу, докучать больше не буду. Обнял напоследок и бабахнул.

– Да, я проводила экспертизу. Что вас интересует?

– Где ее трусики? – спросил отец.

– Прошу прощения?

– Нам выдали одежду. Все на месте, кроме трусов. Где они?

– Понятия не имею. Возможно, возвращать было нечего.

Как могут выглядеть трусики после того, как прямо на животе у девушки взорвался заряд?

– Как это вы не имеете понятия, если, как говорите, проводили экспертизу?

– Ко мне на стол тело попадает раздетое. Если хотите, могу поискать санитара, который этим занимался.

– Уж поищите, – процедил он. – Не стыдно на людском горе наживаться?

Отвечать на риторические вопросы не имеет смысла, поэтому я молча развернулась и пошла искать санитара. Не то чтобы я верила, будто он стащил трусы. Просто клиент всегда прав и так далее и тому подобное, а врачи, конечно, убийцы и хамы, и нельзя лишать человека удовольствия в очередной раз убедиться в этом лично.

Искать, разумеется, не пришлось, куда он из секционного зала денется. Идти дольше оказалось: в служебные помещения родственники не допускаются.

– Михалыч, с этой, которую взорвали, ты работал?

Михалычу за шестьдесят, и, кажется, он был здесь всегда. По крайней мере шеф утверждает именно так, а я тут слишком недолго для того, чтобы это оспаривать. Пять лет после института – как раз тот срок, за который из личинки врача формируется специалист. С точки зрения обывателя, правда, доктором меня назвать сложно, ну да обыватели на то и обыватели, чтобы иметь единственно верное мнение обо всем на свете.

– Сама знаешь, я, – ответил Михалыч. – А что?

– Там родители трусы потеряли. Поговоришь?

– А ты чего?

Я сделала умильное лицо.

– Ну, Михалыч, ну миленький, поговори. Я ж опять поругаюсь, ты же знаешь.

– Эх, молодо-зелено, – вздохнул он. – И чему вас только учат? Должна будешь.

Я кивнула. Чему учат? Куче всякой ерунды, которая потом забудется сама собой. А вот разговаривать с людьми – нет. Кто-то потом учится сам, а кто-то как я. Безнадежен.

Михалыч вон безо всякого университета умеет уболтать даже самого агрессивного. Жаль, мастер-классов не дает. Смеется только, мол, любить людей надо, они хорошие, но не все сами это понимают. Может, и так. Только…

Додумать я не успела. Из-за спины раздался крик «врача!», и я рванула туда со всех ног. Из-за банального обморока Михалыч бы не суетился, навидался. И обмороков, и сердечных приступов. И если он орет во всю глотку, значит, что-то серьезное. Из секционного зала через коридор, выложенный кафелем – убьюсь когда-нибудь, поскользнувшись, – туда, где остались безутешные родственники.

Когда я вылетела в холл, над лежащей уже суетились коллеги. Непрямой массаж сердца, дыхание рот в рот, как по учебнику. Вот клинической смерти прямо в морге на моей памяти еще не было.

Михалыч поднял голову:

– «Скорую» вызывай!

– Что сказать? Сердце?

– Да!

Телефон зазвонил, как всегда не вовремя. Муж умирающей, до сих пор тихонько сидевший в углу, подпрыгнул, я матюкнулась, на миг забыв и про этику, и про деонтологию.

«Вот когда ты помрешь – похоронят тебя, гроб украсят зеленым венком»[11], – завывал телефон, пока я извлекала его из-под рабочего костюма. Муж на эту песню обижается, ну и пусть. У меня больше поводов. Я сбросила вызов – перезвонит, если надо, – и набрала номер «скорой». «В настоящее время все линии заняты, пожалуйста, подождите».

Попадись мне идиот, что первым придумал ставить на время ожидания музыку, – убила бы. Отключилась, набрала снова. «Пожалуйста, подождите».

Цирк, да и только. Полное здание вроде как врачей, а толку – ноль. Впрочем, будь тут хоть сам Гиппократ, широко бы он развернулся со стандартной аптечкой да мешком Амбу[12], непонятно, каким чудом попавшим в укладку?

– Что там?

– Не отвечают.

– Не может быть!

– Звони сам. – Я сунула коллеге телефон, он отмахнулся, достал свой. Я снова набрала номер. Музыка. Да сколько ж можно!

Нет, я все понимаю. Про врачебные зарплаты мне можно не рассказывать, у мужа-хирурга в расчетке слезы одни, щедро наше государство несказанно. Про то, какая адская работа у «скорой», можно тоже лишний раз не повторять. Результат предсказуем: людей не хватает. И если бригаду приходится ждать полчаса, значит, она едет с одного вызова на другой – и появиться раньше просто некому. Но чтобы вот уже пятнадцать минут занято? Что у них там стряслось, умерли все?

– Скорая помощь. – Ну наконец-то.