Сорочинская ярмарка

— Добре! От добре! — сказал Солопий, хлопнув руками. — Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли! Да что думать! Годится, или не годится так — сегодня свадьбу, да и концы в воду!

— Смотри ж, Солопий, через час я буду к тебе, а теперь ступай домой; там ожидают тебя покупщики твоей кобылы и пшеницы!

— Как, разве кобыла нашлась?

— Нашлась!

Черевик от радости стал неподвижен, глядя вслед уходившему Грицьку.

— Что, Грицько, худо мы сделали свое дело? — сказал высокий цыган спешившему парубку. — Волы, ведь, мои теперь?

— Твои, твои!

XIII

Не бiйся, матiнко, не бiйся,

В червонии чобитки обуйся,

Топчи вороги

Пiд ноги,

Щоб твоi пiдкiвкi

Брязчали,

Щоб твоi вороги

Мовчали!

Свадебная песня

одперши локтем хорошенький подбородок свой, задумалась Параска, одна сидя в хате. Много грез обвивалось около русой головы. Иногда вдруг легкая усмешка трогала ее алые губки, и какое-то радостное чувство поднимало темные ее брови, а иногда снова облако задумчивости опускало их на яркие, светлые очи.

«Ну что, если не сбудется то, что говорил он?» — шептала она с каким-то выражением сомнения. «Ну, что, если меня не выдадут? Если… Нет, нет, — этого не будет! Мачеха делает все, что ей ни вздумается: разве и я не могу делать того, что мне вздумается? Упрямства и у меня достанет. Какой же он хороший! Как чудно горят его черные очи! Как любо говорит он: Парасю, голубко! Как пристала к нему белая свитка! Еще бы пояс поярче!.. Пускай уже, правда, я ему вытку, как перейдем жить в новую хату. Не подумаю без радости», — продолжала она, вынимая из-за пазухи маленькое зеркало, обклеенное красною бумагою и купленное ею на ярмарке, и глядясь в него с тайным удовольствием, «как я встречусь тогда где-нибудь с нею! Я ей ни за что не поклонюсь, хотя она себе тресни! Нет, мачеха, полно колотить тебе свою падчерицу! Скорее песок взойдет на камне и дуб погнется в воду, как верба, нежели я нагнусь перед тобою! Да, я и позабыла… дай примерить очипок, хоть мачехин, как-то он мне придется?»

Тут встала она, держа в руках зеркальце и, наклонясь к нему головою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть; видя под собою, вместо пода, потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся недавно попович, и полки, уставленные горшками.

— Что я, в самом деле, будто дитя! — вскричала она смеясь, — боюсь ступить ногою!

И начала притопывать ногами, чем далее, все смелее; наконец, левая рука ее опустилась и уперлась в бок, и она пошла танцовать, побрякивая подковами, держа перед собою зеркало и напевая любимую свою песню:

Зелененькiй барвiночку,
Стелися низенько!
А ты, милый, чорнобривый,
Присунься близенько!
Зелененькiй барвiночку,
Стелися ще нижче!
А ты, милый, чорнобривый,
Присунься ще ближче!

Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею перед зеркалом, остановился. Долго глядел он, смеясь невиданному капризу девушки, которая, задумавшись, не примечала, казалось, ничего; но когда же услышал знакомые звуки песни, жилки в нем зашевелились, гордо подбоченившись, выступил он вперед и пустился вприсядку, позабыв про все дела свои. Громкий хохот кума заставил обоих вздрогнуть.

— Вот хорошо, батька с дочкой затеяли здесь сами свадьбу! Ступайте же скорее: жених пришел.

При последнем слове Параска вспыхнула ярче алой ленты, повязывавшей ее голову, а беспечный отец ее вспомнил, зачем пришел он.

— Ну, дочка, пойдем скорее! Хивря, с радости, что я продал кобылу, побежала, — говорил он, боязливо оглядываясь по сторонам, — побежала закупать себе плахт и дерюг всяких, так нужно до прихода ее все кончить!

Не успела Параска переступить за порог хаты, как почувствовала себя на руках парубка в бедой свитке, который с кучею народа выжидал ее на улице.

— Боже, благослови! — сказал Черевик, складывая им руки. — Пусть их живут, как венки вьют!

Тут послышался шум в народе.

— Я скорее тресну, чем допущу до этого! — кричала сожительница Солопия, которую, однако ж, с хохотом отталкивала толпа народу.

— Не бесись, не бесись жинка! — говорил хладнокровно Черевик, видя, что пара дюжих цыган овладела ее руками, — что сделано, то сделано; я переменять не люблю!

— Нет, нет, этого-то не будет!.. — кричала Хивря, но никто не слушал ее: несколько пар обступило новую пару и составило около нее непроницаемую танцующую стену.