Сорок из Северного Далласа

— Мое дело — выигрывать футбольные матчи, а не заниматься чьими-то личными чувствами, — равнодушно сказал он. — Мне наплевать, нравлюсь я тебе или нет, но я настаиваю, чтобы меня уважали.

— Б. А., нельзя заставить людей уважать себя. У вас нет равных в искусстве выигрывать матчи, но это еще не делает вас исключительным существом, исполненным божьей благодати.

— Самое главное в футболе — это побеждать! — Тренер старался скрыть эмоции за маской равнодушия. — Для этого многое приносится в жертву. Но именно это превращает игроков в настоящих мужчин, превратило нашу страну в величайшую страну мира. Нас боятся и уважают. А ты отказываешься идти на жертвы.

— Если для этого нужно походить на вас, то я действительно отказываюсь. Если вы полагаете, что это простое расхождение во взглядах на жизнь, тогда вы глупы. — Я опустился в кресло, измученный битвой, которой даже не было.

— Ну что ж, — сказал тренер. Его глаза были холодны, как кусочки льда. — Вопрос прост. Люди должны, и я подчеркиваю — должны, поддаваться контролю. Ты не хочешь. Значит, ты должен уйти.

Рэй Марч достал из кармана сложенный лист бумаги и внимательно прочитал его. Затем посмотрел на меня.

— Когда президенту лиги впервые сообщили о выдвинутых против вас обвинениях…

— Обвинениях? Я не слышал никаких обвинений. Всего лишь отрывки из дневника жирного соглядатая.

— Мистер Эллиот, вы все еще думаете, что это суд. Вы ошибаетесь. Нас интересует только одно — поведение игрока, подрывающее репутацию профессионального футбола. Именно в этом вы обвиняетесь, и не без оснований.

— Так чем же вам не нравится мое поведение?

— Вы курите марихуану.

— И что еще?

— Близкие отношения с девушкой, — ответил Марч, подобострастно глядя на Конрада Хантера, сидящего напротив.

— Но ведь она не замужем. — Я видел, насколько все это бесполезно.

Наступила тишина. Присутствующие смотрели друг на друга усталыми глазами. Всем давно надоела эта комедия. Меня охватило предчувствие неминуемого конца. Я начал задыхаться.

— Послушайте, — начал я, стараясь овладеть собой. — Вы не можете не понимать, что этого слишком мало. Значит, есть какие-то другие причины. Мне искренне жаль, если я причинил вам неприятности. Но, черт побери, до начала прошлой недели девушка даже не была обручена. Что касается марихуаны — господи, я вынужден принимать куда более сильные наркотики только для того, чтобы выйти на поле. И вы сами даете их мне.

— Курение марихуаны преследуется по закону, — прервал меня Клинтон Фут.

— О, бросьте, — простонал я. — Вы отлично знаете, что большинство игроков курят марихуану, принимают наркотики. Один парень из Бостона сказал мне, что способен играть только благодаря им. А что девушка? У нас игроки спят с женами друг друга. И каждый…

— Поведение других нас не интересует, — вмешался Марч. — Только ваше.

— Но почему именно мое? Почему? Может быть, вы просто ошибаетесь?

— Мы не ошибаемся! — Клинтон Фут вскочил на ноги. В руке он держал мой смятый контракт. Ему тоже надоела игра, и он хотел покончить с ней как можно скорее. — У нас есть свидетели, и в соответствии с контрактом президент лиги имеет право дисквалифицировать тебя, что он и сделал сегодня в восемь утра. — Он разорвал контракт, смял его и бросил на стол.

— Ты выброшен на улицу, приятель. — Главный менеджер опустился в кресло, довольный собой.

О’Мэлли, юрисконсульт клуба, развернул смятый контракт, сложил разорванные куски, передал мне какой-то документ.

— Подпишите, мистер Эллиот. Это — ваш добровольный отказ от всех обязательств клуба. Нам хотелось, чтобы все обошлось без скандала.

— Клинтон, ты не имеешь права, — запротестовал я.

— Имею. — Он постучал карандашом по столу. — Хочу напомнить тебе, что у Риндквиста масса доказательств. На твоем месте я постарался бы исчезнуть.

— Мистер Эллиот. — Равнодушие Марча было поразительным. — Когда президенту лиги сообщили о выдвинутых против вас обвинениях, он сразу принял меры, чтобы защитить ваши права. Когда он убедился, что гарантирована полная объективность, он дал согласие на расследование.

Марч продолжал говорить, но я не слышал его слов. Перед моими глазами проносилась вереница образов. Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— …президент попросил меня зачитать следующее заявление от его имени.

Бывший агент ФБР начал читать.

— Моя задача, как президента лиги, состоит в том, чтобы руководить ею и гарантировать ее безупречную репутацию. Руководство лиги считает, что с точки зрения сохранения доброго имени профессионального спорта желательно обнаружить и изгнать нарушителя из нашей среды, не привлекая к этому внимания общественности…

Я примирился с безумием происходящего. Вот я сижу и пытаюсь убедить людей, которых не интересует правда. Им хочется изгнать меня из профессионального футбола и лишить права обратиться в суд. Я подписал расписку и передал ее О’Мэлли. Толстяк улыбнулся и кивнул.