Сорок лет среди грабителей и убийц

Сторож, видимо, успокоился и сел напротив меня, снова взявшись за трубку. Чухонец с голубыми глазами ребенка стал меня расспрашивать.

Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее, как свою биографию.

Сторож слушал меня, одобрительно кивая головой. Чухонец два раза сам налил мне водки.

– А где нынче ночевать будешь? – спросил меня сторож, когда я окончил.

– А в лавре! – ответил я.

– Ночуй у меня, – вдруг к моей радости предложил сторож. – Завтра пойдешь. Вот с ним, – он кивнул на чухонца.

Я равнодушно согласился.

– Как звать-то вас? – спросил я их.

– Сразу в наши записаться хочешь? – засмеялся сторож. – Ну что ж! – И он назвал всех: – Меня Павлом зови. Павел Славинский, я тут сторожем. Это дочки мои, Анна да Стефка – беспутная девка! Ха-ха-ха! А этого Мишкой звать. Вот и все. А теперь иди, покажу, где тебе спать.

Я простился со всеми за руку, и он отвел меня в угол за печку. Там лежал вонючий тюфяк и грязная подушка.

– Тут и спи. Тепло и не дует, – сказал он и вернулся в горницу.

Я видел свет и слышал голоса. Потом все смолкло. Мимо меня прошли дочери хозяина и скрылись за дверью.

Павел с Мишкой о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов.

Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь. Я насторожился. В ту же минуту на меня пахнуло холодным воздухом, и раздался оглушительный голос.

– Водки, черт вас дери!

– Чего орешь, дурак! – ответил Павел.

– Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял, так ничего себе!

– А чего стоял?

– Чего? Известно чего – проезжего ждал!

– Ну, дурак и есть! – послышался голос Мишки. – Ведь было сказано, пока наших не выпустят, остановиться.

– Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, все скажут – они и душили. А их выручать надо.

– Лучше двое, чем все!

– Небось! Лучше ни одного…

– Жди, дурак! У них там завелся черт – Путилин. Всех вынюхает.

– А я ему леща в бок.

Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинский, кого он приютил у себя!

Они продолжали говорить с полной откровенностью.

– А у Сверчинского кто?

– Сашка с Митькою.

– А они как решили?

– Да как я! Душить…

И пришедший грубо расхохотался.

– Значит, к тебе добра и не носить, а?

– Зачем? Носить можешь, я куплю.

– Ну, то-то! Так бери!

На стол упало что-то тяжелое.

– Постой! – вдруг сказал Мишка.

Я услышал его шаги и тотчас раскинулся на тюфяке, притворившись спящим. Мишка нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.

– Что принес? – почти тотчас раздался голос Павла.

– А ты гляди!..

Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому. Разговор шел отрывочными фразами.

– Где достал?

– А тебе што?

– Нет, я так. Дрянь уж большая.

– Скажи пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по сто рублей платят!

– Где как, а у меня красненькую.

– Красненькую! Да ты жид, что ли?

И тут поднялся такой гвалт, что от него впору было проснуться мертвому.

– Тише, дьяволы! – закричал наконец Мишка. – Ведь тут… – и он не договорил, вероятно, сделав жест.

– А ну его! – отозвался хозяин. – Он нашим будет! Ну, двадцать рублей – и крышка!

Они опять стали кричать, потом на чем-то поладили.

– Ну, пошел, – сказал пришедший.

– Куда?

– А к соседу. Пить. Идем, что ли…

– Можно, – отозвался хозяин. – А ты?

– Кто же дом постережет? – ответил Мишка. – Нет, я останусь!

– Как хочешь…

– Ха-ха-ха! – загрохотал гость. – Он не соскучится!

– Мели-мели…

Послышалось шарканье ног, пахнуло холодным воздухом, хлопнула дверь. Все стихло.

Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.

– Стефка! – окликнул он. – Иди! Никого нет…

Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холстинной рубашке.

Раздался звук поцелуя.

– Куда отец ушел?

– С Сашкой в девятый нумер. До утра будут.

И снова раздались поцелуи и несвязный шепот.

Интерес для меня окончился, и я заснул.

Было еще темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:

– Я иду в город, иди и ты!

Я тотчас вскочил на ноги.

Мишка с его детскими, невинными глазами ребенка не производил впечатления разбойника. Впоследствии во время своей службы я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть «зеркало души».

Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив мне ее вместо кофе. Я выпил и взял картуз.

– Заходи, – просто сказала Стефания. – Отец покупает разные вещи!

– Это на руку! – весело ответил я. – Буду нынче же.

– Если не попадешься, – прибавил Мишка.

– Сразу-то? Шалишь!.. Ну, прощенья просим!

Я простился с девушкой за руку и пошел. Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.

– Хорошо спал? – спросил он.

– Как собака!

Мы сделали несколько шагов молча, потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее.

– Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруд пруди! Только не лафа им…

– А что?

– Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, а и тех всех переняли… Опять же, воров…

– Меня не поймают…

– Это почему?

– Потому один буду работать.