Сорок монет

— Нам с тобой.

— Ничего не понимаю, — призналась Сульгун и откинула с лица волосы, потревоженные ветром.

— Идём! — настойчиво потянул он её за руку. — Наконец-то я тебя покатаю по каналу.

— Сейчас? Среди ночи?

— Что же делать, если днём у нас не получается. Когда ты свободна, я занят. Я свободен, ты на работе. И всегда так… А сегодня такой вечер хороший. Посмотри, какая полная луна. И тепло совсем, будто лето ещё не кончилось… Ну, пожалуйста, пойдём на канал, покатаемся, поплаваем, поговорим. У меня последнее время такое настроение отвратительное. Развеяться хочется…

— Почему у тебя плохое настроение? — остановив парня, озабоченно спросила Сульгун. — Опять с директором повздорил?

— Не только повздорил — подал заявление об уходе.

— Ну и правильно сделал! Надо кончать тебе с автопарком. Я бы на твоём месте давно вернулась в колхоз.

— В колхоз?

— Что ж тебя так удивляет в моём совете? Да, обратно! Мне непонятно, почему ты так цепляешься за город. Разве у вас там люди хуже живут? Картины идут те же, книги в библиотеке даже легче достать, да и артисты приезжают то и дело. Зато какой воздух! Ни дыма, ни гари бензиновой. А главное — какие возможности для самостоятельной работы! Если хочешь знать, я сама часто подумываю о том, чтобы взять на себя хирургическое отделение где-нибудь в сельской больнице и так поставить там дело, чтобы другим завидно стало… Знаешь что? Давай так — ты уедешь на село, а я поеду за тобой, — лукаво посмотрела Сульгун снизу вверх на Амана. — Хочешь?

— Тебе всё шуточки, а у меня, правда, на душе погано.

— Знай, Аман, настроение всегда зависит от нас самих, — нарочито назидательным тоном заявила девушка. — Надо работать и не поддаваться хандре. — И уже без шутливой важности добавила: — Я тоже с утра искала, кому бы пожаловаться на судьбу, а сейчас, после удачной операции, мне и в самом деле дурачиться хочется. Понимаешь, поступил к нам очень трудный больной. Так вот, ему с утра сказали, что я и есть тот хирург, который его оперировать будет. Не знаю, то ли я ему слишком молоденькой показалась, то ли ещё что, но только он не сказал ни слова, нахмурился и отвернулся. Представляешь, каково мне. Ну вот, Марал Гельдыевна и вызвалась мне ассистировать. У неё вид солидный, ей он сразу доверился… Вообще-то хорошо, что так вышло — уж очень трудный случай, и я бы, наверно, без неё зашилась. Но она потом меня очень хвалила, поэтому я теперь и весёлая. Даже пойду сейчас с тобой купаться. А то, правда, куда это годится — живу почти на берегу, а канала, наверно, с самой весны не видела… Только погоди минутку, — рванулась она к дому, — надо маму предупредить, чтобы не волновалась, И накину на себя что-нибудь.

Вскоре Сульгун снова появилась на улице. Теперь на ней была шерстяная кофта, а на ногах вместо туфель на высоких каблуках — тапочки. На голову ‘она накинула платок: как-никак, а всё-таки осень.

А ещё через десять минут они уже сидели на прохладном кожаном диване прогулочного глиссера и решали, в какую сторону им направиться.

— Как ты хочешь — по ветру или против ветра? — спросил Аман.

— Давай поедем туда, где мы весной были, — предложила Сульгун. — Мне там понравилось.

— Только теперь уже не будет тех цветов, и в которых ты тогда плела венки.

— Зато там берег пологий…

Аман уже взялся за руль, но старик лодочник неторопливо закуривал очередную сигарету и, кажется, не собирался оттолкнуть их от пристани. Видно, ему хотелось поговорить, а на других собеседников в эту пору рассчитывать явно не приходилась.

— Садитесь с нами, Ишим-ага, — догадавшись в чём дело, предложил Аман своему давнему другу, которого знал как заядлого курильщика и неисправимого говоруна. — Места много, проветритесь на воде, на чистом песочке полежите.

— Нет, вы уж как-нибудь без меня, детки, — глубоко затянувшись, отказался старик. — Я своё на песочке отлежал ещё лет пятьдесят назад, когда в Каракумах, в самом пекле, валялся в обнимку со своей пятизарядной. Не подумайте, что жалуюсь, — поспешил заверить он. — Я на свою жизнь не в обиде, по крайней мере, перед смертью есть что вспомнить… Так что уж поезжайте сами, — спохватился он вдруг и слегка оттолкнул глиссер от мостков. — Только скажите, когда примерно вас назад ждать.

Аман выхватил из кармана пачку сигарет и успел протянуть её старику.

— Держите, Ишим-ага, — смеясь, сказал он. — Бог даст, к тому времени вернёмся, когда вы всю выкурите.

Ответа они уже не слышали, потому что Аман тут же включил мотор. На малых оборотах он вырулил из заливчика и, повернув на восток, дал газ. Мотор взревел, по корпусу пробежала дрожь, и глиссер, набирая скорость, понёсся вдоль освещённого луной канала, всё больше и больше задирая нос над водой.

Через несколько минут далеко позади остались не только пристань и будочка Ишим-аги, но и городские строения. Только где-то у горизонта ещё мерцали уличные фонари, напоминая щедрую звёздную россыпь. Рёв мотора постепенно сменился спокойным урчанием, сквозь которое теперь слышался лёгкий плеск воды за кормой.