Сорок монет

— Разве можно так шутить, Ширли-хан! — засмеялся Агаев. — Впрочем, в наш век надо делать всё, что нравится. Если сердце твоё не противится коньяку, то он может у тебя и с богом соседствовать. Я вот, например, не признаю религии. И намаз не совершаю, и поста не соблюдаю. Но когда празднуют курбанлык и мне подают кусок пожирнее, я получаю полное удовольствие.

Ханову было безразлично, пьёт или не пьёт Лысый Ширли, нарушает он обряд или нет. Сейчас все помыслы его были направлены на мягкую печень и круто посоленное мясо.

— А что если о молитвах и постах мы поговорим попозже? — предложил он, придвигая к себе пиалу. — Раз Ширли не хочет, налей Чары и — конец спорам!

— Мне не надо! — категорически отказался Чары.

— И ты верующий? — притворно ужаснулся Агаев.

Чары промолчал.

— Не хочет — не принуждай. Ему ещё предстоит вечером машину ремонтировать, — сказал Ханов и, подняв свою пиалу, чокнулся с Агаевым. — Джигиты, за ваше здоровье! Пусть самые плохие наши дни будут такими, как сегодняшний!

По мере того, как с шампуров то по одному, а то и по два, снимали куски мяса, пустела и бутылка.

— Как у тебя с поясницей, Караджа? — проявил вдруг интерес разомлевший Ханов.

Но тот после второй пиалы позабыл и то, что его выбросило из машины, и то, что он ушиб спину.

— С поясницей? — не сразу сообразил Агаев и удивлённо прищурил пьяные глаза. — Ах, с поясницей теперь хорошо!

— Если хорошо, налей-ка ещё по глотку!

— Пожалуйста!

Агаев и наливал, и сам пил, и в то же время успевал нанизывать на оголённые шампуры кусочки мяса и класть их на огонь, и в нужный момент поворачивать и раздувать своей соломенной шляпой угли, когда они покрывались золою, и снимать с огня готовое мясо, и вдобавок угощать присутствующих.

Ханов, конечно, ни за что бы так себя не повёл. Он считал подобные хлопоты женским занятием. И сейчас, утолив голод, вместо того, чтобы похвалить Агаева, принялся его высмеивать:

— Как подстрелить джейрана, так у тебя поясница ноет. Зато за столом тебе, не сглазить бы, цены нет. Будь ты бабой, муж, наверно, не сетовал бы на тебя из-за харчей.

Если бы собеседником Агаева был не Ханов, а кто-нибудь другой, он, конечно же, сумел бы отшутиться. На худой конец сказал бы: «А как, интересно, поступил бы твой муж, если бы ты был бабой?..» Но ответить Ханову подобным образом у него язык не повернулся.

— Да, кое-что и мы умеем не хуже других… — промямлил ревизор с кислой улыбкой.

После шашлыка Ширли и Чары принялись за дыню. А Ханов и Агаев умиротворённо закурили, молча смакуя каждую затяжку.

— Ты о чём думаешь? — благодушно осведомился, наконец, Ханов.

— Я? — Агаев с ухмылкой посмотрел ему в лицо. — Сказать правду?

— Конечно.

— По правде говоря, о вас.

— Ну, и к чему ты пришей?

— Мне интересно, почему я не могу быть таким, как вы? — признался он, неожиданно заговорив о вещах, которые Ханову и в голову не пришли бы. — Вы такой жизнерадостный человек, товарищ Ханов, что даже завидно. Мне кажется, что у вас вовсе и не бывает огорчений. Вы умеете и работать, как вол, и веселиться, как дитя… Вы не смейтесь, я серьёзно, — от всего сердца заверил его ревизор. — Возьмём, к примеру, нашу сегодняшнюю охоту. Есть ли у нас в районе хоть один человек, кроме вас, который решился бы на это? Даже крупные работники трясутся при одном слове «инспектор»… Почему, например, не выезжает на охоту Мухаммед Карлыев? Почему, я вас спрашиваю?

— Может быть, не желает?

— Скажете ещё — не желает! Боится! Дрожит за свой авторитет. А вдруг наскочит на инспектора, а тот возьмёт да напишет в Ашхабад, мол, такой-то уничтожает в Серахской степи джейранов. Ведь за такие вещи по головке не гладят. Вот он и боится потерять своё место. А ведь тоже мечтает, наверно… И в самом деле, что может сравниться с охотой? Не знаю, как люди, — выразительно глянув на Ширли и Чары, продолжал он, — а я получил сегодня огромное удовольствие. А то, что мы перевернулись, — не в счёт. Что ж, случается… Зато всё остальное!.. Даже за месяц на даче в Фирюзе так не отдохнёшь…, Или, например, возьмём умение работать. Не подумайте, что я льщу вам, товарищ Ханов, ей-богу, народ вас высоко ценит. Зайдёшь, говорят, к нему с каким-нибудь делом или заботой, — тут же решает. Не откладывает, не тянет. Если может — поможет, а нет — прямо так и скажет — нет. Я считаю, что таким и должен быть современный руководитель — смелым, решительным, прямым…

Слова ревизора пришлись Ханову по душе, но он всё же счёл нужным умерить его пыл:

— Хвалить-то хвали, да от земли не отрывайся!..

— Я не хвалю, а правду говорю! — всё больше увлекался Агаев, хотя глаза его уже заметно затуманились. — Вы к нам приехали — и сразу район начал подниматься. В прошлом году казалось, что план по хлопку горит. А ведь выполнили! И в этом году, даст бог, выполним. И на будущий год…