Сорок монет

— Если, брат Ашот, я кое-кого и недолюбливаю, к тебе это никак не относится, ты всегда был мне по душе. Я съел у тебя много хлеба-соли. Но этот… — Он кивнул в сторону сына. — У него молоко ещё на губах не обсохло, да и не сможет он стать таким, как ты! Не сможет!

— Почему? — возразил Ашот Григорьевич. — Твой сын получил высшее образование. Голова у него вроде бы на плечах. А опыт не сразу приходит, с ним не рождаются. Научим. Нам нужны умные, воспитанные люди, с образованием. Теперь и наш ресторан постепенно, как в Москве, Риге, Тбилиси, становится заведением культурного досуга, местом приятных бесед. Вот посмотришь, скоро и в наших ресторанах не то что шуметь или кричать будет неприлично, но погромче вилкой или ложкой стукнуть и то постесняются. Миновали времена жужжащих от мух харчевен, какие были в пору нашего детства.

— Знаю, что миновали. Знаю.

— Если знаешь, почему прибежал за сыном?

— Человек — не универсальный трактор, чтобы один день на нём пахать, другой день прицеплять к нему сеялку, а на третий косить траву. Человек учится, выбирает профессию, потом работает. И работу свою он должен любить. Если не ошибаюсь, это твои слова?

— Возможно. Какая же работа без любви. Это само собой разумеется.

— Хотя мой сын и стоит сейчас с бутылкой в руке, а сердце его — у руля хлопкоуборочной машины. И потому, брат Ашот…

— Ну, коли так, ты прав, Тойли! Я говорил или ты говорил, а профессию свою любить надо. Спецодежду сменить легко, а специальность?.. Тоже можно, но тяжело тому придётся, кто на это пойдёт… Так что, освобождать?

— Освобождай!

— А если не согласится?

— Освобождай, даже если не согласится.

Попрощавшись с Ашотом Григорьевичем, Тойли Мерген задержался на минутку возле сына.

— Буду ждать у тебя дома. Постарайся быть не позже пяти. У меня много дел.

XI

Отцу не пришлось шарить по карманам в поисках ключа, чтобы попасть в дом сына. Открытыми были и двери и окна.

«Что бы это значило?» — подумал Тойли Мерген и на цыпочках вошёл внутрь.

Тихонько пройдя по коридору, он заглянул в кухню, потом в комнату и застыл на месте, разинув рот от удивления. Высокая стройная девушка с густыми чёрными волосами, уложенными на затылке в большущий пучок, напевая какую-то песенку, ставила в вазу цветы. «Может, я ошибся и попал в чужой дом?» — заволновался Тойли Мерген. Он уже подался было назад, ко девушка обернулась и приветливо, разве что чуть-чуть удивившись, сказала:

— Ах, Тойли-ага, куда же вы?.. Здравствуйте…

Она улыбнулась и, словно почувствовав себя виноватой за эту улыбку, покраснела.

Вместо того, чтобы поздороваться, Тойли Мерген нахмурился, огляделся по сторонам и сердито спросил:

— Откуда вы меня знаете? И вообще, куда я попал? Чей это дом?

Хотя Тойли Мерген вёл себя по меньшей мере недружелюбно, девушка не растерялась:

— Как же я могла вас не узнать, когда помню вас с самого детства. И попали вы туда, куда хотели. И дом этот ваш, вашего сына Амана…

— Ничего не понимаю, — проговорил Тойли Мерген, не зная, что делать — то ли уйти, то ли остаться.

— А что же тут непонятного, Тойли-ага. Проходите, пожалуйста, садитесь. — Она отодвинула стул от стола и жестом пригласила Тойли Мергена. Ненадолго выбежав из комнаты, вернулась с чайником и пиалой. Всё поставила перед гостем и сама села напротив него.

— Я ведь часто видела вас, Тойли-ага, когда была маленькой, — продолжала девушка прерванный разговор. — Если я вам скажу, кто мой отец, вы сразу вспомните меня. Я — Сульгун, дочь Дурды Салиха.

— А… Теперь узнал… — сказал Тойли Мерген и внимательно посмотрел на девушку. Да, он помнил её покойного отца. Он был секретарём райкома. — Так ты, значит, та самая шалунишка Сульгун с чёрными кудряшками.

— Та самая, — улыбнулась девушка, — которой вы всегда приносили конфеты и ещё дразнили: «Сульгушка, Сульгушка, проглотила смешинку!»

— Да, да, давно это было. А мама здорова?

— Спасибо, здорова.

Тойли Мерген не прикоснулся к чайнику, закурил и посмотрел на часы.

— Вы торопитесь, Тойли-ага? — глядя на озабоченное лицо гостя и чуть смущаясь, Спросила Сульгун. — Я хотела поставить обед. У Амана должно быть и мясо, и сало.

— Спасибо. Я сыт! — неласково ответил Тойли Мерген. — Я ему сказал, чтобы он в пять был дома. А уже шестой час. Неужели Аман заставит меня ждать?

— Раз вы сказали в пять, значит, он сейчас придёт. — Сульгун делала вид, что не замечает состояния Тойли Мергена, и изо всех сил старалась смягчить его.

А он всё хмурился и прикуривал одну сигарету от другой. Девушка смотрела на него, окутанного дымом, и понимала, что он вот-вот спросит её, почему, собственно, она хозяйничает в доме его неженатого сына.

Словно подслушав её мысли, Тойли Мерген разогнал рукой дым, поднял голову и заговорил:

— Ну, мы с вами оказались старыми знакомыми… А давно ли вы знаете моего Амана?

— Давно, Тойли-ага, — спокойно сказала Сульгун. — От медицинского до сельскохозяйственного института — два шага. Все студенты, конечно, перезнакомились. Ну, а потом, когда кончили учиться, Аман отправился домой, а я приехала сюда, к маме. Остальное вы сами знаете.