Сорок монет

Узнав голос сына, Акнабат, которая и без того не находила себе места с той минуты, как началось собрание, даже всхлипнула.

— Пока, сынок, ещё всё неясно.

— Мама, ты плачешь?

— Нет, сынок.

— Мама, возьми себя в руки. Не подобает тебе так расстраиваться.

— Ай, сынок, какой бы женщина ни была, она всё-таки женщина.

— Мама, ты не только женщина, ты — жена Тойли Мергена. Не забывай об этом.

— Постараюсь, сынок.

— Я вечером ещё позвоню.

— Позвони, сынок…

Но Аман не выдержал до вечера. Он позвонил, как только кончился рабочий день.

— Папа ещё не вернулся с собрания?

— Кет, пока не пришёл.

— А что всё-таки слышно? Что отец говорит?

— Ты что, сынок, не знаешь своего отца? Ничего он не говорит.

— Ну, а какое у него настроение?

— Откуда же мне знать. Придёт, попьёт чаю, поест и снова уйдёт.

— А ты бы спросила.

— Ай, сынок, спрашивай, не спрашивай — и без того всё выяснится.

— Когда?

— Ведь не месяц же собранию тянуться. Не сегодня-завтра кончат.

— Да, это верно. Только ты, мама, зря не мучай себя. А я попозже позвоню…

В полночь трубку снял уже сам Тойли Мерген.

— Салам, папа!

— А, это ты, Аман! Ну, как дела, как настроение?

— Ничего, папа. А как у тебя?

— Ай, и у нас не так чтобы совсем скверно.

— Собрание кончилось?

— В своё время и ему конец придёт.

— А как ты думаешь, что решат?

— Пока трудно сказать.

— И не чувствуешь, к чему дело клонится?

— Вроде бы и чувствую, да всё ещё смутно.

— Что же это будет!.. Я как узнал, хотел сразу выехать.

— А ты здесь зачем?

— Ну, всё-таки, папа…

— Занимайся своими делами, Аман. И не звони то и дело — только зря мать тревожишь. Понял?

— Понял, папа.

— Ну, если понял, спокойной тебе ночи.

Но в ту ночь сон не шёл к Аману. Да и на работе он ходил сам не свой.

О том, что отца сняли, Аман узнал лишь на четвёртый день, когда поутру вышел из дому и сразу наскочил на живущего по соседству пенсионера Тархана Гайипа. Толстяк Гайип словно караулил его. Он вдруг возник откуда-то сбоку, решительно преградил Аману путь и долго шевелил своими пухлыми губами, прежде чем приступить к столь радующему его разговору.

— Как поживаешь, сынок? — с удовольствием поглаживая себя по животу и ехидно ухмыляясь, спросил он наконец.

— Спасибо, папаша, всё в порядке, — как можно суше ответил Аман, сразу смекнув, о чём пойдёт речь, и давая понять собеседнику, что ему некогда.

— А об отце ты уже знаешь? — остановил его сосед, предостерегающе подняв коротенький указательный палец.

— Что я должен о нём знать?

— Ну и времена! — покачал толстяк голой, как дно деревянной миски, головой. — Сын ничего не знает об отце…

— Простите меня, папаша…

— Не торопись, успеешь! Твой отец когда-то был мне закадычным другом… Так вот, как говорится, с коня сбросили. Что, не понял? Ну, согнали с трона, одним словом. Не председатель он уже…

— Это я понимаю, — спокойно ответил Аман. — Меня другое удивляет: ваше злорадство.

Молодой человек уже сделал шаг, чтобы обойти назойливого собеседника, как тот снова остановил его:

— Ты, сынок, на меня не сердись. Я ведь попросту, по-соседски. А соседям положено всякие вести сообщать — и добрые, и дурные. Я хотел как лучше…

— Спасибо, папаша…

— Да погоди ты! Второпях такие дела не делают. Наказ тебе хочу дать, — прижимая Амана животом к забору, упорствовал Гайип. — Когда поедешь домой, первым делом передай от меня Тойли Мергену большущий привет. А ещё скажи ему, — тут толстяк внезапно хихикнул, — пусть не печалится. Подумаешь, велика беда — выгнали! И без того пора на пенсию. Чего-чего, а белого амура, что в Каракумском канале плавает, на нашего брата хватит. Слава богу, ещё никто не запретил его ни ловить, ни продавать. Пусть в город переезжает — крыша-то над головой ведь есть, и не кибитка какая-нибудь, а прямо-таки дворец падишаха… Будем вместе на рыбалку ездить, уху варить. Что касается кубинского рома, то, к счастью, у нас его — хоть залейся… Словом, скучать не будем.

— Боюсь, что отец откажется от таких развлечений.

— А ты не бойся. Ты хоть и славный малый, хоть и инженер, а всё ещё дитя малое. Пойми, что если такой всадник с седла сковырнулся, ему уже больше на коня не влезть. Ты что думаешь, может, я по своей воле на пенсию вышел? Спровадили меня, дорогой товарищ, тоже спровадили…

— Не знаю, как там насчёт пенсии, а только вряд ли отец захочет с вами рыбу ловить…

Эти не слишком-то вежливые слова вырвались у Амана сами собой, но они-то и позволили ему ускользнуть от опешившего соседа. Впрочем, сквозь толстую, как копыто старого верблюда, кожу Гайли не проникали никакие обиды. Уже через мгновение до Амана донеслась ответная реплика, произнесённая не то чтобы злобно, а скорее даже ласково:

— Обязательно захочет. Ещё за счастье почтёт!

Хотя молодой инженер на протяжении всего разговора и держался с достоинством, всячески ограждая честь отца от пошлых намёков, завистливого соседа, но, честно говоря, дурная весть ошеломила его.