Сорок пять

Однако г-жа Фурнишон, хозяйка “Меча гордого рыцаря”, не разделяла этого мнения. И соответственно своим взглядам на вещи она убедила своего супруга оставить забавное заведение на улице Сент-Оноре, где они до того времени прозябали, и заняться верчением вертелов и откупориванием бутылок на благо влюбленным парочкам перекрестка Бюсси и многих других парижских кварталов. К несчастью для притязаний г-жи Фурнишон, ее гостиница была расположена слишком близко от Пре-о-Клер, так что в “Меч гордого рыцаря” являлись, привлеченные близким соседством и пышной вывеской, многочисленные парочки, намеревающиеся вступить в поединок, а другим парочкам, настроенным менее воинственно, приходилось избегать бедной гостиницы, словно чумы, — так опасались они шума и лязга шпаг. Влюбленные — народ мирный, они не любят, чтобы им мешали, так что в башенках, предназначенных для любовных свиданий, приходилось устраивать на ночлег всяких вояк, а купидоны, изображенные на деревянных панно тем же художником, который нарисовал вывеску, оказались украшены усами и другими более или менее пристойными атрибутами: тут уж поработали углем завсегдатаи гостиницы.

Поэтому г-жа Фурнишон — до сей поры, по правде сказать, не без основания считала, что вывеска принесла их заведению несчастье, и утверждала, что следовало положиться на ее опыт и нарисовать над входом вместо гордого рыцаря и гнусного, всех отталкивающего дракона, например, розовый куст любви, с пышными сердцами вместо цветов: тогда все нежные души обязательно избрали бы ее гостиницу своим убежищем.

К несчастью, мэтр Фурнишон, не желая признаваться, что он раскаивается в своей идее и что эта идея оказалась столь пагубной для его вывески, не считался с замечаниями своей хозяйки и, пожимая плечами, заявлял, что он, бывший пехотинец г-на Данвиля, естественно, должен вербовать своих клиентов в военной среде. Он добавлял, что рейтар, у которого только и мыслей — как бы выпить, пьет за шестерых влюбленных и что, даже если он заплатит лишь половину того, что должен по счету, это все же выгоднее: ведь даже самые расточительные любовники не заплатят столько, сколько три рейтара вместе. К тому же, заключал он, вино — вещь более нравственная, чем любовь.

При этих его словах г-жа Фурнишон, в свою очередь, пожимала плечами, достаточно пухлыми, чтобы злые языки считали себя вправе сомневаться в добропорядочности ее воззрений на нравственность.

Так в семействе Фурнишонов и царил разлад, а супруги прозябали на перекрестке Бюсси, как прозябали они на улице Сент-Оноре, но вдруг некое непредвиденное обстоятельство изменило положение и дало восторжествовать взглядам мэтра Фурнишона, к вящей славе достойной вывески, где нашли себе место представители всех царств природы.

За месяц до казни Сальседа, после очередных военных учений, проходивших в Пре-о-Клер, г-жа Фурнишон и ее супруг сидели, как обычно, каждый в одной из угловых башенок своего заведения. Делать им было нечего, и они были погружены в хладную задумчивость, так как все столики и все комнаты в гостинице “Меч гордого рыцаря” стояли незанятыми.

В тот день на “Розовом кусте любви” не расцвел ни один цветок.

В тот день “Меч гордого рыцаря” наносил холостые удары.

Итак, супруги горестно взирали на поле, на солдат, только что закончивших учения и готовящихся погрузиться на паром у Нельской башни и вернуться в Лувр. Глядя на них и жалуясь на деспотизм военачальника, заставляющего возвращаться в кордегардию солдат, которым, несомненно, хотелось пить, они заметили, что капитан пустил свою лошадь рысью и в сопровождении одного ординарца поскакал к воротам Бюсси.

Минут через десять этот горделиво гарцевавший на белом коне офицер в шляпе с плюмажем и при шпаге в золоченых ножнах, торчавшей из-под прекрасного плаща фландрского сукна, поравнялся с гостиницей. Но ехал он не в гостиницу и потому намеревался уже миновать ее, даже не взглянув на вывеску, ибо, казалось, он думал о чем-то очень важном, когда мэтр Фурнишон, чье сердце сжималось при мысли, что в этот день никто так и не сделает ему почина, высунулся из своей башенки и сказал:

— Смотри, жена, конь-то какой чудесный!

На что г-жа Фурнишон, как опытная хозяйка гостиницы, сразу же нашлась:

— А всадник-то каков, всадник!

Капитан, видимо, неравнодушный к похвале, откуда бы она ни исходила, поднял голову, словно внезапно очнувшись от сна. Он увидел хозяина, хозяйку, их заведение, придержал лошадь и подозвал ординарца.

Затем, все еще сидя на коне, он очень внимательно оглядел и дом, и все что его окружало.

Фурнишон, прыгая через две ступеньки, буквально скатился с лестницы и теперь стоял у дверей и мял в руках сдернутый с головы колпак.

Капитан, поразмыслив несколько секунд, спешился.

— Что, здесь у вас никого нет? — спросил он.

— В настоящий момент нет, сударь, — ответил хозяин, страдая от столь унизительного признания.

И он уже собирался прибавить: “Но это редкий случай”. Однако г-жа Фурнишон была, как почти все женщины, гораздо проницательнее мужа. Поэтому она и поторопилась крикнуть из своего окна: