– Ну, что ж, – продолжал Эрнотон. – Ну, что ж, сударь, я буду с вами откровенен.
Жуаез побледнел и провел рукой по лбу.
– Мне, – продолжал Эрнотон, – назначено свидание.
– Вам назначено свидание?
– Да, самым надлежащим образом.
– На этой улице?
– На этой улице.
– Письменно?
– Да – и очень красивым почерком.
– Женским?
– Нет – мужским.
– Мужским! Что вы хотите этим сказать?
– То, что я сказал, – ничего другого. Свидание мне назначила женщина, но записку писал мужчина; это не столь таинственно, но более изысканно; по всей вероятности, у дамы есть секретарь.
– А! – воскликнул Анри, – доскажите, сударь, ради бога, доскажите.
– Вы так просите меня, сударь, что я не могу вам отказать. Итак, я сообщу вам содержание записки.
– Я слушаю.
– Вы увидите, совпадет ли оно с текстом вашей.
– Довольно, сударь, умоляю вас! Мне не назначали свидания, не присылали записки.
Эрнотон вынул из своего кошелька листочек бумаги.
– Вот эта записка, сударь, – сказал он, – мне трудно было бы прочесть вам ее в такую темную ночь, но она коротка, и я помню ее наизусть; вы верите, что я вас не обману?
– Вполне верю!
– Итак, вот что в ней сказано:
– Так здесь сказано?
– Честное слово, да, сударь, эта фраза даже подчеркнута. Я пропускаю следующую, чересчур уж лестную.
– И вас ждут?
– Вернее сказать – я жду, – как видите.
– Стало быть, вам должны открыть дверь?
– Нет, должны три раза свистнуть из окна.
Весь дрожа, Анри положил свою руку на руку Эрнотона и, другой рукой указывая на таинственный дом, спросил:
– Отсюда?
– Вовсе нет, – ответил Эрнотон, указывая на башенки «Гордого рыцаря», – оттуда!
Анри издал радостное восклицание.
– Значит, вы не сюда идете? – спросил он.
– Нет, нет; в записке ясно сказано: гостиница «Гордый рыцарь».
– О, да благословит вас господь! – воскликнул молодой человек, пожимая Эрнотону руку. – О! Простите мою неучтивость, мою глупость. Увы! Вы ведь знаете, для человека, который любит истинной любовью, существует только одна женщина, и вот, видя, что вы постоянно возвращаетесь к этому дому, я подумал, что вас ждет именно она.
– Мне нечего вам прощать… – с улыбкой ответил Эрнотон, – ведь, правду сказать, и у меня промелькнула мысль, что вы прогуливаетесь по этой улице из тех же побуждений, что и я.
– И у вас хватило выдержки ничего мне не сказать! Это просто невероятно! О! Вы не любите, не любите!
– Да помилуйте же! Мои права еще совсем невелики. Я дожидаюсь какого-нибудь разъяснения, прежде чем начать сердиться. У этих знатных дам такие странные капризы, а мистифицировать – так забавно!
– Полноте, полноте, господин де Карменж, – вы любите не так, как я, а между тем…
– А между тем? – повторил Эрнотон.
– А между тем – вы счастливее меня.
– – Вот как! Стало быть, в этом доме жестокие сердца?
– Господин де Карменж, – сказал Жуаез, – вот уж три месяца я безумно влюблен в ту, которая здесь обитает, и я еще не имел счастья услышать звук ее голоса!
– Вот дьявольщина! Немного же вы успели! Но – погодите-ка!
– Что случилось?
– Как будто свистят?
– Да, мне тоже показалось.
Молодые люди прислушались, вскоре со стороны «Гордого рыцаря» снова донесся свист.
– Граф, – сказал Эрнотон, – простите, но я вас покину. Мне думается, что это и есть сигнал, которого я жду.
Свист раздался в третий раз.
– Идите, мосье, идите, – воскликнул Анри, – желаю вам успеха!
Эрнотон быстро удалился; собеседник увидел, как он исчез во мраке улицы. Затем его озарил свет, падавший из окон гостиницы «Гордый рыцарь», а через минуту его снова поглотила тьма.
Сам же Анри, еще более хмурый, чем до своеобразной перепалки с Эрнотоном, которая на короткое время вывела его из всегдашнего уныния, сказал себе:
– Ну что ж! Вернусь к обычному своему занятию – пойду, как всегда, стучать в проклятую дверь, которая никогда не отворяется.
С этими словами он нетвердой поступью направился к таинственному дому.
Глава 26.
ДВЕРЬ ОТВОРЯЕТСЯ
Подойдя к двери, несчастный Анри снова исполнился обычной своей нерешительности.
– Смелее, – твердил он себе, – смелее! – и сделал еще один шаг.
Но прежде чем постучать, он в последний раз оглянулся и увидел на мостовой отблески огней, горевших в окнах гостиницы.
«Туда, – подумал он, – входят, чтобы насладиться радостями любви, входят те, кого призывают, кто даже не домогался этого: почему же спокойное сердце и беспечная улыбка – не мой удел? Быть может, я бы тогда тоже бывал там, вместо того чтобы тщетно пытаться войти сюда».
В эту минуту с колокольни церкви Сен-Жермен-де-Пре донесся печальный звон.
– Вот уже десять часов пробило, – тихо сказал себе Анри.
Он встал на пороге и приподнял молоток.
– Ужасная жизнь! – прошептал он. – Жизнь дряхлого старца! О! Скоро ли наконец настанет день, когда я смогу сказать: привет тебе, прекрасная, радостная смерть, привет, желанная могила!
Он постучал во второй раз.