Сорок пять лет на эстраде

По некоторым другим магистралям бегала конка. Небольшой вагончик, который таскала пара заморенных кляч. Перед подъемом на небольшую горку к паре пристегивалась третья лошадь сбоку, а перед большим подъемом – добавочная пара лошадей спереди. Иногда даже две пары лошадей. На них верхом сидели кучера-форейторы. Звонил звонок, кучера и форейторы поднимали крик, и конка еле-еле втаскивалась на гору.

Порой конка сходила с рельсов – тогда пассажиры вылезали из вагончика и общими усилиями ставили его снова на рельсы.

Бытовал такой анекдот. Древняя старушка идет рядом с конкой, еле тащившейся по рельсам. Кондуктор конки, пожалев старушку, говорит ей:

– Садись, бабушка, подвезем!

Старуха отвечает:

– И, мил человек, спасибо тебе! Только я ведь спешу!..

Перед вечером фонарщики, каждый со специальной тележкой и лесенкой, объезжали улицы. Лесенка эта подставлялась к фонарному столбу, фонарщик по ней взбирался «на должную высоту» и зажигал керосиновую лампу. Лишь на немногих улицах фонари были газовые.

Жизнь города казалась уснувшей. Царю только что удалось задавить революцию 1905 года, и фабриканты и лавочники торжествовали победу.

Но так только казалось. Разбуженная жажда свободы лишь на время (и мы знаем, на недолгое время!) притихла, и в 1917 году буря Великого Октября навсегда смела и помещиков, и фабрикантов, и лавочников.

А пока, в эти предреволюционные годы, жизнь города замерла. Полеты Сергея Уточкина на Ходынском поле были событием первостепенного значения…

Перед глазами собравшейся толпы на Ходынке развертывались примерно такого рода события: из громадного сарая-ангара на середину поля вывозилась странная машина, очень похожая на большую этажерку: какие-то квадраты и прямоугольники, затянутые брезентом.

Часа полтора несколько человек на глазах у притихшей толпы суетились вокруг этой «этажерки» с пропеллером. По временам в ее середке что-то чихало, фыркало, винт-пропеллер начинал крутиться и «этажерка» продвигалась вперед на несколько метров. В середине «этажерки», нелепо растопырив руки и ноги, сидел человек.

После многих попыток вдруг, как-то совсем неожиданно «этажерка» побежала быстрее и, оторвавшись от земли на несколько саженей, тяжело облетела поле.

– Летит! Летит! – восторженно гудела толпа.

Сделав два-три круга, «этажерка» почти падала на землю, причем непременно что-то ломая при посадке.

На поле с трибун бросалась куча народа. Уточкина вытаскивали из машины и начинали качать под восторженное «ура!» всей толпы. На этом «зрелище» оканчивалось, и народ расходился по домам, разговаривая между собой о древней мечте человека «летать по-птичьему». Может быть, наступит время, когда человек действительно запросто полетит на аэроплане из одного города в другой – слышалось в этих разговорах.

Люди не думали и не гадали, что они накануне исполнения этой, казавшейся тогда такой далекой, мечты. Не думали не гадали, что здесь же, среди них, шел мальчишка, который доживет до того, что сам полетит запросто, буднично, словно на поезде по железной дороге, на аэроплане с пропеллером и даже на сверхскоростном воздушном лайнере, переносящем его от края до края земли за несколько часов, опережая в скорости звук.

Сережа Уточкин, садясь на свою «этажерку» перед полетом, торжественно и долго прощался с друзьями, обнимал и целовал близких ему женщин. Женщины вынимали платки и утирали слезы. Уверенности в том, что Уточкин благополучно вернется на землю, не было ни у кого. Да и не раз падал и подолгу лежал в больнице этот по тому времени отважный спортсмен и пилот.

Вечером после этого благополучного его взлета куплетист Юлий Убейко в саду «Аквариум» на Садовой пел такие куплеты:

«Если б был я Уточкин Сережа,
Жизнь свою не прожил я б, в постели лежа,
Приобрел бы я себе фармана,
Запускал бы публике дурмана…
Наподобие летучей мыши —
Я б всегда летал не выше крыши…»

На куплетиста не обижались. Привыкли, что он «продергивает» всех и вся.

– Сам-то небось и на крышу без страха не залезет, а туда же, критикует, – поговаривали зрители.

Но они ошиблись. Куплетист Убейко тоже купил себе аэроплан, и скоро на плакатах его было крупно напечатано:

«Артист и авиатор Юлий Убейко».

Очень скоро этому перестали удивляться. Борец, чемпион мира Иван Заикин тоже скоро выпустил плакат с надписью:

«Русский богатырь, чемпион мира – борец и авиатор Иван Заикин».

С Заикиным дружили Горький, Шаляпин. Авиация сделала Заикина самой модной фигурой среди борцов. Авиация входила в жизнь.

Учтите, что в это время только что начали показывать (впервые!) примитивнейшие кинокартины, о беспроволочном телеграфе имели какие-то весьма смутные понятия и даже телефон был роскошью неслыханной.

Несколькими годами позже, когда я уже стал артистом эстрады, я познакомился с немолодым человеком, разъезжавшим на велосипеде по улицам тихой провинциальной Калуги. Звали этого скромного человека Константин Эдуардович Циолковский.