Сорок третий

- Ми есть старые люди. Надо работа легки. Инженеру Хазэ - маленький гешэнк. Damals - alles in Ordnung*.

_______________

* Подарок. Тогда будет все в порядке (нем.).

Звенит звонок, и тесная, черная от угольной пыли клеть камнем летит вниз. Шахтеров в ней - как сельдей в бочке. Бледные, изможденные лица, главным образом молодые. Немцы тасуют рабочих, как опытный игрок колоду карт, долго засиживаться в одной бригаде не дают. Птаха, возможно, потому, что не молодой, не трогают.

Через равные промежутки времени мелькают ослепительные полосы электрического света. Это горизонты шахты. Их четыре. На пятом клеть останавливается.

Птах привычно ступает на чугунные плиты горизонта. После полутемной клети электричество слепит глаза. Душно, муторно, как в аду. Грохот страшный: по рельсам бесконечных штолен катятся вагонетки с углем, вагончики с крепежным лесом. В глубину дырок-коридоров мчатся вереницы пустых вагонеток.

Птах, стараясь не отставать от Биркнера, ковыляет по штольне. Ступаки снял, несет в руках - в непригодной обуви можно споткнуться и разбить лоб. Степану хочется сказать, что после смены его вызывает инженер, но в то же время его сковывает какой-то страх. Штейгер все-таки немец и вдруг переменил мысли? Работа на воле, под чистым небом представляется таким большим счастьем, что Степан боится его сглазить.

Наконец он осмеливается. Так или иначе Биркнер обо всем дознается, и лучше рассказать самому.

- Пан, - Степан трогает штейгера за плечо, - пойду сегодня к инженеру. Я все сделал, как пан советовал...

Лицо у немца хмурое, неприветливое. Птах не рад, что начал разговор.

- Добжэ, - отзывается штейгер. - Рад за пана. Gluk auf*.

_______________

* На счастье! (нем.).

В забое штрека мигающими светлячками поблескивают карбидные лампы. Толстый подрывник закладывает в темную стену породы взрывные патроны, замазывая отверстия глиной. Этот немец тоже давно знакомый. Степан видит, как он опускается в шахту, волоча на одном плече ящик с динамо-машиной, а на другом - деревянную коробку с патронами. Они, узники, немного даже подлизываются к подрывнику - помогают нести снаряжение, угощают сигаретами, а иной раз и тайно добытым шнапсом. Удивительного в этом ничего нет - от толстяка многое зависит. Чем больше он наделает взрывов, тем легче узникам. Меньше придется долбить кайлом, не так растянется обрыдлая десятичасовая смена.

Подрывник наконец выскакивает из забоя. За ним, не ожидая команды, шахтеры бегут в боковой штрек.

- Ахтунг!

По привычке Птах закладывает пальцы в уши. Немец крутит ручку динамо-машины, и один за другим гремят Езрывы. По каске, отваливаясь от потолка, бьют мелкие кусочки породы. В штреке неприятный сладковатый запах. Он смешивается с угольной пылью и перехватывает дыхание.

Напарник у Степана молчаливый высокий украинец лет тридцати. Он также рвется наверх. За долгие месяцы совместного обитания в подземелье мужчины поисповедовались один другому, и Птах знает о товарище все. Змитро Корниец - так зовут украинца - занимал до войны высокое положение. Был механиком, потом даже директором МТС. Так случилось, что перед приходом немцев он отправил на восток тракторы, комбайны, а сам эвакуироваться не смог. Пытался вредить немцам и попался.

Каждая смена начинается с того, что шахтеры, разбившись на пары, волокут в забой крепежные стопки. Степан их таскает со Змитром. Корниец выше ростом, ему легче. Птах сочувствует напарнику - не мозолем жил, хорошо и так, что стоит на ногах.

Еще перед весной Птах решился бежать. Шахта изматывает вконец, и человека хватит ненадолго. Как железнодорожник он понимает - убежать можно только в угольном полувагоне.

- Загнусь я тут, - после третьего бревна говорит Змитро. - Ты вот хоть солнце увидишь...

- Не распускай нюни! Если я выберусь наверх, то и ты там будешь.

- Далекая песня...

Тут, на чужбине, Степану легче, чем товарищу. Таких, как Корниец, который моложе его, в лагере - половина. Вывезенные из Белоруссии, Украины, России, захваченные в плен в первые месяцы войны, они на немцев глядят косо, сил не берегут. Многие увяли на глазах. Были и такие, что пытались бежать. Но немецкая клетка придумана хитро: переловили почти всех. Избитых, окровавленных, изорванных собаками, приводили обратно в лагерь - на устрашение остальным. Некоторых потом переправляли в концентрационный лагерь, где людей жгут в печах.

Перетаскав стойки, Птах со Змитром присаживаются в темном углу. Степан снимает ступаки, вытрясает из них угольные крошки.

- Если возьмут наверх, что-нибудь придумаю. Не вешай носа. Сухарей я припас.

- Два килограмма?

- Ты хотел пуд? Если забьемся в уголь, то езда недолгая.

- Еще неизвестно, куда завезут.

- Тогда сиди тут.

Напарник, хоть и был директором, из унылой породы. Ремесла в руках нет - наверх вряд ли выберется. На свете держит его Птах.