Сорок третий

Над головой ясное, безоблачное небо. Болотца затянуты дымкой, как бы окутаны легким туманом. Носятся, пронзительно кигикая, чибисы. Они успели уже вывести птенцов. Лесной птичий перезвон сливается с разноголосой музыкой земли - трещат в траве кузнечики, жужжат мухи, гудят, звенят, перелетая с цветка на цветок, шмели. Хмельной, густой запах стоит на луговинах. Самая пора косить, но косцов не видно.

На дороге попадаются группки партизан - конные, пешие. У некоторых на груди автоматы. Партизаны - дети одного батьки, но не одинаковые: гомельчан лучше обеспечивают.

Штаб бригады - в лесу, возле речки Сведь, заросшей по берегам крушиной. Сведь впадает в Березу, Береза - в Днепр. Уголок дикий, глухой. От железной дороги расстояние не меньше полусотни километров.

Жихарь - командир соединения - низкого роста, лысоватый, с узким разрезом серых, проницательных глаз. В беседе с Бондарем больше помалкивает, говорит о мелочах.

Бондарь выкладывает свои тревоги. Жихарь, печально кивая головой, соглашается:

- Жечь будут. Нас - в третий раз. Надо дороги гуще минировать, с чугунки не слезать. Тогда скорей опомнятся.

Дорога к Сведи идет через Лужинец. Если давать бой, то только около Лужинца. Силами объединенных бригад. Гомельчане должны помочь.

Жихарь снова соглашается.

Возвращаясь в штаб через Казимировичи, Бондарь услышал, что его кто-то окликает. Оглянувшись, увидел плечистого, с широким знакомым лицом человека.

- Павел Антонович, не узнаешь?

Голос у человека густой, как звук иерихонской трубы.

- Мы с тобой в лесной школе учились. Не узнаешь?

- Узнаю, Николай Николаевич.

Бондарь слезает с коня, с полчаса судачит со старым товарищем.

Вскочив в седло и выехав из Казимирович, Бондарь вспоминает старого Гриня, деда Николая Николаевича. Занятный был человек, известный далеко за околицами местечка. В молодости он без конца женился. Приедет в дальнее село, прикинется безродным, пристанет к вдове или девке, а через неделю задает драпака. Выкидывал разные штуки Гринь весь свой век. Опалив оглобли, под видом погорельца, ездил по чужим волостям собирать милостыню, прикидывался юродивым.

Он даже с комсомольцами водил дружбу. Бондарь, бывший тогда секретарем ячейки, в пасхальную ночь посадил Гриня на трактор, а тот ездил вокруг церкви, горланя, что бога нет.

Отец Николая Николаевича тоже чудаком был. Вступив в колхоз и выслушав однажды доклад лектора, прибежал ночью домой, сорвал висевшие в углу иконы и в один миг порубил их. Потом вывел из общественной конюшни своего коня, забрал телегу и ушел из колхоза.

Теперь вся семья в партизанах.

Ночью Бондаря будит Мазуренка. Подсвечивает карманным фонариком листок бумаги, а рука дрожит. Москва предупреждает. В телеграмме говорится, что в Карачеве, на Брянщине, грузится в эшелон дивизия СС "Варшава", которая, по агентурным данным, направляется на Полесье.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Май на удивление выдался тихий. Жандармерия никого не арестовывает, не допрашивает.

В лесхоз целыми пачками приходят газеты, которые выпускаются на русском языке. Они бесплатные - бери, читай.

В газетах печатается материал об ужасах большевистского хозяйничанья в Харькове, который уже второй раз освободило немецкое войско. Всех, кто где-нибудь работал, НКВД будто бы арестовывает, измывается над людьми, высылает в Сибирь.

На стенах зданий, заборах - листовки, плакаты о создании армии генерала Власова, который добровольно перешел на немецкую сторону и борется за новую, без комиссаров и коммунистов, Россию.

Враг повел наступление агитацией. Надо и им, подпольщикам, что-то делать.

Прошлой зимой, когда хлопцы только нащупывали пути к партизанам, смогли тем не менее напечатать листовку. Сейчас, когда есть связь с партизанами, радио, когда увеличились их ряды, листовку не напечатаешь. Редакции в местечке нет, а собранный шрифт они разбросали, когда начались аресты.

Теперь партизанскую листовку, редкую советскую газету читают, как молитву. Всю - от первой до последней строки.

За зиму у Мити собралось немало материалов. Он их прячет в хлеву, под стрехой. Есть две книжечки о результатах зимнего наступления Красной Армии, брошюра Сталина "О Великой Отечественной войне", несколько газет, даже журнал "Крокодил" имеется.

Газеты Митя несет Примаку, Плоткину - чтоб пускали по кругу.

Есть огромная радость в приобщении другого человека к делу борьбы, пусть это всего только чтение листовок и газет.

Отношения, которые между людьми в такой момент возникают, особенные, незабываемые, они держатся на той опасности, которая угрожает обоим - кто дал листовку и кто взял.

Митя выбирает минуту, когда в комнатке, где щелкает на счетах Осоцкий, никого нет, вынимает из внутреннего кармана пиджака и кладет на стол перед седым бухгалтером брошюру Сталина. Тот глядит на название, краснеет, бледнеет, поднимает на Митю испуганные глаза. "Почитайте, - тихо говорит Митя. - Мне тоже дали почитать". Осоцкий быстро прячет книжечку в ящике стола под стопку старых бумаг.

Целый день он время от времени выходит в коридор покурить. Тайна, в которую он посвящен, будто жжет его изнутри, не дает покоя.