— Говорит, ночью вылез из погреба и напал на часового. В лесу без винтовки нельзя.
— Где служил?
— В Речице, в охранном полку. Говорит, есть другие солдаты, которые не верят Гитлеру.
Партизаны смотрят на немца уже не так настороженно. Кто-то дает ему зажженную цигарку, и он жадно ею затягивается.
— Легко все проверить, — говорит Бондарь. — Речица — недалеко. Наши люди там есть. Выясним все, что надо…
Когда Костя переводит слова солдату, тот улыбается» согласно кивает головой.
Еще через час о солдате знают все. Зовут его Бруно Габнер, родом из Гамбурга, имеет жену, двоих детей. До войны работал на металлургическом заводе, на строевую службу не взяли, так как у него больной желудок.
Переход немецких солдат на сторону партизан — не такая уж редкость. Начиная с весны случаев, подобных этому, было несколько. В бригаду Плотникова перешел недавно целый взвод во главе с фельдфебелем. Немцы со станции Горбыли тоже пришли. Но те помогали с прошлого лета.
Лес — как море. Во всю неоглядную даль распростерлись сосновые боры, дубняки, березовые рощи. Отсюда, с пятидесяти метровой вышки, на которую из любопытства взобрался Бондарь, хорошо видны поляны, просеки, насыпь железной дороги-однопутки, хаты и станционные здания в Ивановке. Немцы, очевидно, специально соорудили такую огромную вышку, чтоб следить за партизанами. Однако не уследили. Неделю назад, не ожидая подкрепления, местный отряд напал на Ивановку. С лагерной охраной расправились сербы.
Деревообделочный завод, где вырабатывались шпалы, части для бункеров, дзотов, уничтожен начисто. Торчат обожженные столбы, лежат кучи кирпича, мусора.
По партизанскому лагерю расхаживают черноволосые, в обтрепанной одежде люди, возбужденно-радостные, веселые. Все они страшно худые, высохшие — кожа да кости, но глаза горят огнем.
— Здраво, другар! Беясмо тресли немца![9]
Бывшие узники живут победой. Их речь в основном понятна. Как и чувства, которых они не таят. Братья славяне с далекого синего Дуная…
Командир отряда Степан Сикора, великан, с пустым правым рукавом командирской гимнастерки, сидит перед шалашом. Вид у него озабоченный. Бондарь знает, почему он озабочен. Охрану лагеря несли около тридцати солдат. Часть из них сбежала, часть повстанцы перебили, восьмерых взяли живыми. Бывшие узники потребовали над ними суда, и Сикора разрешил.
— Я так подумал, — объясняет он, — фашисты издевались над ними, так пускай судят, это их право. Однако же, брат, беспощадные они. Всех восьмерых — в расход. Как разбойников с большой дороги. Мы даже опомниться не успели. — Сикора помолчал, почесал затылок. — Это же непорядок. Территория наша, потому и законы нашими должны быть. Волах, должно быть, намылит мне шею…
— Намылит, — подтверждает Бондарь. — Когда вызывал меня к себе, то как раз давал разнос Гаркуше. Его подрывники спустили под откос не тот эшелон, а редактор в газете написал об этом.
Сикора хохочет:
— Ну и чудаки! Хлопцев, допустим, винить нельзя. В зубы эшелону не смотрели. Подложили мину и давай бог ноги. А редактор — дубина. Хотя, брат, я тоже его понимаю. Зол на фашистов. На сто лет хватит злости! Такое натворили людоеды…
В полдень — новости: взят Харьков, несколько мелких городов. В сводке — Сумское, Полтавское направления.
Новость приносит Медведев. Он у Сикоры начальник штаба. Воспрянул духом парень, даже что-то начальственное появилось. А в прошлом году, в эту же пору или немного раньше, прибрел в отряд. Кажется, в окружение попал именно там, под Харьковом.
— Что может случиться за год, а, Сергей? — радостно спрашивает Бондарь. — Как дальше пойдет?
— Красная Армия вышла на оперативный простор. Через месяц прижмет фашиста к Днепру.
Вечером еще один горбылевец появляется — Комар. Служит в отряде начальником разведки и контрразведки.
— Встреча с мадьярами состоится в субботу, — докладывает он не то Бондарю, не то Сикоре. — Листовки связной передал.
Ждать, значит, еще три дня.
Оставшись наедине с Сикорой, Бондарь спрашивает:
— Как мои кадры?
— Медведев толковый парень. Прилепился тут к одной… Ты, может, знаешь — весной его тюкнуло. Ну, а медсестра не только бинты перевязывала… А у Комара характер как аршин. Может дров наломать. С этим судом я ему доверился — и вот видишь… Но за мадьяр не бойся. Там, на станции, толковая баба. Сделает все, что надо. Я ее в сорок первом специально оставил.
— Что-то ты хитришь, Степан Тарасович. Скажи честно, зачем меня позвал?
— Чудак ты. Надо твои погоны показать! Этот ихний командир роты никакой нам не товарищ. Чистейший служака! Но нос по ветру держит. Почуял — идти дальше с немцами не с руки. Хочет гарантию получить.
Как раз выпущен очередной номер районной газеты. Первую страницу занимает еженедельная сводка о результатах боев за Харьков. На второй странице несколько заметок о боях за освобождение сербов. Даже стихотворение помещено, под которым стоит непривычная фамилия — Богумил Иванич.