Сорок третий

Бондарь, покачиваясь в самодельном седле, едет рядом с Гринько. Настроение у него неважное. Как пойдут дела теперь, после гибели Лавриновича? Когда пришлют нового командира?

Расстановку сил Бондарь хорошо видит. Командиры, которые выросли из довоенного партийно-советского актива, из числа окруженцев, военнопленных, — все с надеждой ждали прибытия Лавриновича. Своим появлением он как бы оформил начатое ими дело.

Но противоречия остались. Возникшие в лесной, болотной глухомани отряды уже в прошлом году по роли и значению должны были уступить место отрядам новым, выросшим вблизи железных и шоссейных дорог, во главе которых в ряде случаев стоят люди военные — бывшие окруженцы, пленные. Партизаны сорок первого года недолюбливают этих командиров, считают их выскочками. Только Лавринович, который был вторым секретарем обкома, руководил сельским хозяйством, знал актив, мог их примирить.

Передние всадники останавливаются, сбиваются в кучу. Бондарь с Гринько подъезжают, начинают, как и остальные, оглядываться. В стороне от дороги, в сосняке, чуть заметно поблескивает огонек.

— Спешиться! — приказывает Бондарь. — Первые десять человек за мной!

Передав кому-то из партизан повод, он идет к сосняку. Ноги путаются в нескошенной прошлогодней траве. Под сапогами хлюпает. Болотце тянется метров на триста, чуть не вплотную подступая к самому сосняку.

Когда партизаны выбрались на сухой грунт, в лес, они увидели странную картину. Вокруг костра, скорчившись, подогнув ноги, лежали человек восемь в немецких шинелях, новых сапогах, и с ними, одетые кто во что, трое партизан. Возле огня, опустив голову на колени, дремал еще один — как видно, часовой.

Услышав шаги, часовой вскакивает, выхватывает из кармана пистолет. Бондарь узнает в нем Топоркова.

— Встать! Кто такие?

Незнакомцы торопливо встают, испуганно глядя на партизан, которые наставили на них дула винтовок. Лица у них небритые, заросшие. Пилотки неуклюже надвинуты на самые уши.

Топорков громко докладывает:

— Перебежчики, товарищ начальник штаба. Из власовского отряда. К партизанам перешли сами.

Что-то мешает Топоркову говорить, и Бондарь машет рукой, дав знак разведчику отойти от костра. На опушке, наедине с начальником штаба, Топорков обрисовывает положение подробнее. Власовцы убежали со станции Птичь, из эшелона. Блуждали несколько дней по лесу, но партизан не встретили. Топорков, наткнувшись на перебежчиков, предложил отправиться с ним в штаб соединения. Тем более что один из власовцев называет себя майором, несет будто бы важные сведения.

Три дня подряд допрашивают власовцев.

Самая интересная среди них фигура — майор Саркисов. Он невысокий, чернявый, щупловатый. До войны будто бы преподавал историю в московском институте. В подкладке шинели, голенищах сапог, других потайных местах амуниции майор припрятал несколько бумаг, которые составлялись высоко — в самом штабе предателя Власова.

По словам майора, к власовцам он попал сознательно. Принадлежал к подпольной организации военнопленных, созданной в лагере. Организация решила направить нескольких командиров во власовскую армию с целью вести там подрывную работу, а при первой возможности перейти на сторону Красной Армии или партизан.

Власовщина — явление новое, невыясненное. Эта изменническая армия будет, скорее всего, воевать с партизанами, поэтому Саркисова слушают со вниманием. Среди партизанских командиров, которых пригласили в штаб, есть вчерашние окружении, военнопленные, обвести их вокруг пальца трудно — сами были в переплетах.

— Какая идея у этого Власова? — спрашивает Большаков. — На чем основывается его армия? Убивать своих же русских людей, помогать врагу?

Майор устало усмехается.

— У предателя всегда найдется идея. Как личность Власов интереса не представляет. Самовлюбленный карьерист, поверивший в свою исключительность. На Волхове бросил армию, которая в окружении сражалась возле деревни Спасская Полнеть, и ночью сбежал к немцам в соседнюю деревню Пятница. С виду — высокая такая оглобля в очках. Считает себя Александром Невским, Иваном Сусаниным, Наполеоном — кем хотите. Почему Александром Невским? Очень просто. Когда-то Александр Невский, упорно сражавшийся с тевтонами, чтобы иметь свободные руки на Востоке, ездил на поклон к татарскому хану. Власов тоже хочет видеть себя спасителем России. Рассчитывает, что немцы поделятся с ним победой.

— Какой победой? Разве он не знает про Сталинград?

— Власов выдвинул свою теорию до Сталинграда. Верил, что Сталинград немцы захватят… Они с ним первое время не очень считались. Поднимают теперь, когда почувствовали, что кишка тонка.

— А что он думает теперь, этот Власов? — снова спрашивает Большаков.