Сорок третий

Митя давно заметил за собой черту, с какой не может совладать. При самой малой обиде он замыкается, униженная гордость не дает ему беспристрастно смотреть на человека, причинившего обиду.

Адамчук ведет с Митей разговор в поучительном тоне, как с ребенком. Видит себя в роли мудрого наставника.

— Немцев скоро прогонят. Надо, чем можно, помогать Красной Армии, партизанам. Советская власть спросит у каждого, кто как себя вел…

Адамчук сбежал из партизанского отряда, выдал немцам тайные базы, ремонтировал железную дорогу, и тогда его Митя люто ненавидел. Но теперь дорожный мастер — снова партизан, и Митя должен его слушаться. Семья Адамчука расстреляна, он принес свою жертву…

Питляр производит лучшее впечатление. Разгадав причину Митиной сдержанности, спрашивает:

— Вы не один? Есть еще патриотично настроенная молодежь?

Затем Питляр рассказывает о себе. Он доцент, преподавал в институте ботанику, хорошо знает растения, деревья. Эти, что растут вокруг, тоже. Но теперь растениями заниматься не время — надо воевать.

— Мы хотим иметь связных, — продолжает он. — Будете передавать разные сведения, медикаменты. Выходить из местечка не обязательно. Наши люди вас найдут.

Митя усмехается. Доцент тоже смотрит на него как на мальчишку. Но разве скажешь ему, кто они и чем занимаются?

Питляр вынимает из командирской сумки пачку денег. Дает на медикаменты. Просит, однако, написать расписку. В пачке тысяча марок — на такую вот сумму…

Деньги понадобятся.

Митя, подложив воинскую сумку, пишет расписку на клочке бумаги, который ему дает Питляр.

Остальное — полная неожиданность. Адамчук поворачивается к Мите лицом, однако смотрит куда-то в сторону:

— Задание такое — убить Крамера. Даю две лимонки. Возьмешь еще кого-нибудь из хлопцев, и бросите в окно. Вечером надо, как стемнеет. Только чеку не забудьте вырвать. А тогда картофельником, картофельником — наутек.

Адамчук, видимо, хорошо знает двор Крамера.

— Мы бы сами убили фашистского гада, — продолжает Адамчук. — Да ночью в местечко не проберешься. Вот погляди, как эта штуковина стреляет…

В руках дорожного мастера кавалерийская СВТ, однако на ее дуло надето что-то наподобие велосипедного насоса. Адамчук садится, приставляет приклад к плечу, нажимает на спуск. Из дула вырывается клубок дыма и чуть слышный треск. Будто сухая ветка под ногами сломалась.

Адамчук дает Мите три свернутые треугольничками записки. Называет фамилии — кому передать. Но про записки Митя в это время не думает. Он прячет их за пазуху. Сняв башмаки, рассовывает под стельки немецкие марки. Гранаты прячет в карманы.

Простившись с партизанами, Митя пробирается домой лесом, время от времени бросая настороженные взгляды на дорогу.

Противно, смутно на душе. Не стоило ему ходить на эту встречу. Что-то не совсем обычное он почувствовал с самого начала. Зачем Крамера убивать? Почему именно Адамчук дает такой приказ?

По дороге домой Митя успокаивается. С точки зрения партизан, Крамер, конечно, враг. Если бы попал в их руки, то живым не выпустили бы. Но Мазуренка, которому группа подчиняется с осени, убийства Крамера не требует. Так или иначе, но Митя ничего делать не будет. Микола посоветуется с Мазуренкой.

На опушке, выбрав густой ореховый куст, Митя прячет в прошлогодней листве гранаты. Идя в лес, надел старые, с узкими штанинами брюки, и гранаты так из карманов выпирают, что первый же полицай схватит. Он придет сюда позже и заберет их.

Митя решил выйти на дорогу, ведущую из Кавенек в местечко. С поля свернул в кустарник. Время не раннее, за полдень, тем не менее если он прибавит шагу, то хоть в конце дня появится на работе. Показаться в лесхозе надо.

Но если не повезет, так не повезет. Не успел Митя, вспотевший, запыхавшийся, выскочить из кустов на дорогу, как из-за поворота показалась группа немцев. Прятаться назад в кусты нельзя. Митя, внутренне весь подобравшись, идет им навстречу.

Колонна небольшая — человек сорок. Ведет ее в Кавеньки тот самый низенький унтер-офицер, который, по просьбе Лагуты, освободил его от работы на железной дороге.

Митя, поздоровавшись, минует колонну с немцами. «Kerl aus der Oberförsterei»[5], — слышит он чей-то голос позади себя.

Узнал его не только унтер-офицер, но и кто-то из солдат. Удивительного ничего в этом нет, чуть ли не все местечковые немцы выписывают у Лагуты махорку.

Митя подошел к переезду, когда позади, в Кавеньках, услышал частые винтовочные выстрелы. Дело приобретает плохой оборот, надо что-то придумать.

Дома, под настороженными взглядами матери, тети, Митя переодевается, идет в хлев. На ногах дырявые носки, ноги потные, несколько бумажек он растер, размял вконец. Спрятав остальные деньги в застрешье, Митя бежит в лесхоз.

На тротуаре, напротив жандармерии, стоит лужинецкий бургомистр Вайс, незнакомый полицай и жандарм, который ходил к Марии Ивановне изучать русский язык.

Митя напускает на себя испуганный вид, подходит.

— Я шел в Кавеньки, хотел купить поросенка, — докладывает он. — Но там начали стрелять, и я вернулся.

— Знаем, — жандарм не проявляет к новости никакого интереса.