Сорок третий номер…

Он встал, потянул на себя следующий ящик и через минуту, раскрыв рот, разглядывал серебряные кубки, статуэтки из бронзы, золотые монеты царской чеканки и столовый мельхиор.

«Остров сокровищ! Самый настоящий! Награбленное фашистами мало чем отличается от награбленного пиратами…»

Голота выпрямился, обвел глазами пещеру, словно опасаясь, что он здесь не один, и вздрогнул. У самой стены в фокусе струящегося света черными пустыми глазницами смотрели на него четыре человеческих черепа. Они покоились на груде белеющих костей в редких лохмотьях истлевшей одежды.

Андрей почувствовал приступ дурноты. То, что он принял за жизнь в этой таинственной пещере, на поверку оказалось смертью.

«На лоскутах материи – эмблемы пехотинцев вермахта. Похоже, здесь убирали свидетелей. Своих же солдат, которые, вероятно, и принесли сюда ящики… Как есть – пираты!»

Андрей вздохнул. Удивительное, жуткое, невероятное открытие, сделанное им на этом острове, было еще и бесполезным. Он пошевелил босой ногой золотые россыпи и медленно двинулся к выходу.

«Кстати, а как умудрились солдаты втащить сюда неподъемные ящики, если щель входа в пещеру настолько узкая, что в нее можно протиснуться только боком?»

Вероятно, здесь был еще один вход. А может, трещина в скале имеет способность расширяться. Впрочем, это неважно… Какое это имеет значение теперь, когда и находка, и сокровища, и разгадка десятилетних тайн – меркнут перед лицом неминуемой гибели, теряют смысл, становятся ничтожными!

Такова ведь и жизнь человеческая. Успех, достаток, одержанные победы, взятые цели, достигнутые высоты – все остается на острове ненужным хламом. Бесполезным и жалким.

Снаружи забрезжил рассвет. Умирающая ночь скинула с себя ватное одеяло, и оно упало на остров тяжелым молочным туманом. Остывшая скала ссутулилась над камнями, как уставший солдат после боя над дымящейся землей. Где-то впереди, невидимое, терлось о песок сонное озеро.

Голота сел на камень, бессильно опустив руки. Ночь сменилась туманом, туман рассеется и станет тусклым осенним днем, а тот, в свою очередь, уступит место следующей ночи – возможно, еще более холодной и жуткой.

Андрей ощутил рядом со ступней что-то мягкое. Наклонившись и пошарив руками по земле, он ухватил и поднес к глазам мертвую птицу. Похожая на альбатроса, с грязно-белым опереньем, она смотрела на Голоту погасшим взглядом, раскрыв кровавый клюв. Почти не соображая, что делает, Андрей вдруг впился зубами в горло своей подножной добыче. Он жевал сырые хрящи вместе с перьями, а из глаз текли слезы от отвращения и жалости к самому себе.

Разделавшись с птицей, он встал на колени и принялся лизать камень, чтобы убить противный горько-кислый вкус во рту и хоть как-то утолить жажду.

Между тем туман стал редеть. Его марлевые ошметки еще плавали в сыром воздухе, а под ними уже начинал чернеть зловещий абрис каменной гряды.

«Сейчас пойду к воде, – обреченно решил Голота, – а потом, возможно, вернусь обратно…»

Его тяготила невозможность собраться с мыслями. Он не только не знал, что делать для спасения, но даже не представлял себе, возможно ли это спасение. Для того чтобы определиться в действиях, нужно понять, чего ты хочешь.

«Я хочу выбраться с этого проклятого острова!»

А зачем, кстати? Все одно – погибель. Больше того: он уже мертв!

Андрей даже похолодел от такого простого открытия. Ну конечно! Расстрельных не могли вывезти за пределы СИЗО, не оформив предварительно на них документы о смерти. Это же очевидно. А значит, Андрея Голоты больше не существует. Его жизнь отныне не только вне закона, но и вне всякого здравого смысла. Это – жизнь зверя, голодного, загнанного и все равно обреченного. Альбатроса, который питается падалью, а потом сам становится ею. У него нет ни дома, ни родных, ни близких. Нет ничего, кроме тяжелой головы, босых ног и закованных рук. И еще – сердца, которое до сих пор колотится в груди гулко и тревожно. Так стучится в дверь узник, забытый своими мучителями, чтобы напомнить о себе, призвать к великодушию и милосердию.

В этой горькой и фатальной правде не существовало лазеек. В ней не было укрытий и таинственных пещер, в которых можно спрятаться, затаиться и обмануть смерть. Кроме, пожалуй, одной-единственной надежды, звучащей все последние годы безответным вопросом: «Чего ждет от меня господин, если медлит с возмездием?»

Внезапно Андрей поднял голову и насторожился. Едва различимый механический звук коснулся его ушей. Но это, уже знакомое ему потрескивание на этот раз было другим: не дробным, а равномерным. И каким-то… подсвистывающим.

– Ты здесь? – крикнул он в высоту. – Покажись мне! Скажи, чего ты хочешь!

Потрескивание усилилось. Казалось, кто-то невидимой рукой увеличивает громкость транзисторного приемника.

– Покажись! – взмолился Голота. – Дай мне знак!

Он напряженно всматривался в небо, завешенное рваными лоскутами почти растаявшего тумана.