Сорока

Дружными усилиями, попутно вытирая глаза от слез, выступивших после гомерического хохота, который вызвал Ксюшин кульбит, ребята вытащили Сороку из сугроба и начали жарить шашлык. Ароматный запах жареного мяса растекся в морозном воздухе, дразня обоняние. Майя втянула Барса в очередной диспут на тему «Какой способ маринада лучше всего соответствует разным сортам мяса?». В итоге они достигли согласия (что случалось нечасто), договорившись до того, что свинину лучше мариновать в пиве или белом вине, птицу — в кефире, а говядину, так и быть, в уксусе (Сорока скромно промолчала, что шашлык, в эту минуту румянившийся на шампурах, она вымачивала в лимонном соке с добавлением киндзы, — незачем всем знать ее профессиональные секреты). Наевшись, компания начала играть в снежки, мальчишки против девчонок, а когда все окончательно вспотели, промокли и устали, отправились обратно в теплую избу.

Там праздник продолжился. На середину комнаты был вытащен мешок с подарками. На Вадима, как на хозяина, была торжественно напялена ушанка, объявленная «самой настоящей дед-морозовской шапкой», и он начал вручать подарки. Правда, никому за просто так, за красивые глаза, подарок не давался. Нужно было спеть рождественскую песню, прочитать новогодний стишок или станцевать. Танцевать не решился никто — выпитое шампанское давало о себе знать, отзываясь легким шумом в голове и вызывая путаницу в ногах. Сорока спела под гитару песенку Деда Мороза, который, обходя квартиру за квартирой, дарил детям игрушки, потом пил с их родителями и в итоге «допоздравлялся» до такой степени, что забыл, кто он есть, назвал себя Дедом Маразмом и Мойдодыром и, окончательно потеряв свое лицо, попросил тазик, поскольку выпитый алкоголь просился наружу. Барс с горем пополам вспомнил детский стишок о зайцах, которые, чтобы их не то не съел серый волк, не то чтобы не подстрелили охотники, запрыгнули на елку и висели на ней, изображая из себя елочные игрушки. Майка долго думала, а потом, попросив Ксению подыграть, спела самую новогоднюю песню Юрия Лозы. К тому моменту, когда она пропела последние строчки: «Теперь с утра до вечера мне снова делать нечего. Скорей бы Новый-Новый-Новый год!» — Олег с Вадимом сидели, скорчившись от неудержимого смеха, и только руками махали, мол, хватит, пожалейте нас.

Столь бурно отмеченный праздник потихоньку начал сказываться на всех: Сорока уже откровенно зевала, Майка тоже подражала примеру подруги, и компания начала укладываться спать. Как-то само собой вышло, что Сорока с Барсом остались ночевать в той же комнате, где был накрыт стол, а Вадим с Майей ушли в соседнюю. Уже засыпая, Ксения улыбнулась: завтра она подробно расспросит подругу обо всем, а в том, что между ребятами что-то произойдет, она не сомневалась ни минуты. Последней ее мыслью перед тем, как Морфей окончательно принял ее в свои мягкие объятия, было: «Как же это приятно, знакомить между собой близких тебе людей. Все-таки знаменитая Ханума знала, что делала!»

На следующий день встали поздно, зато все неплохо отдохнули. Позавтракав и одевшись, компания собралась идти в лес на лыжах. Нормального лыжного костюма не было только у Майки, зато в своих рейтузах в обтяжку и ярко-красной курточке она смотрелась что надо! Единственная проблема заключалась в том, чтобы случайно не упасть: снег мгновенно налипал на шерстяную одежду и быстро начинал таять, а ходить в мокром не позволяли погодные условия — морозец довольно резво пощипывал носы и щеки, что по Ксюшиному внутреннему термометру означало где-то около пятнадцати градусов ниже нуля.

Сначала команда добралась до остатков не то старой церквушки, не то разломанного скита: точнее определить было невозможно, а Вадим не знал точно всех местных легенд. Потом двинулись в сторону речушки, не замерзающей даже в самые жестокие морозы благодаря множеству ключей, бьющих в ней. Фактически она вся была одним сплошным родником. На обледеневшем мосту без перил Ксения «не справилась с управлением», и ее понесло к краю, туда, где двумя метрами ниже переливалась темно-синяя вода. Все случилось настолько быстро, что ребята даже не успели понять, что происходит, и, соответственно, не смогли прийти Сороке на помощь. Ксюша изо всех сил уперлась в мост лыжными палками и резко присела, чтобы, как она потом со смехом рассказывала, быть ближе к земле. Это затормозило ее занос, но одна лыжная палка все-таки соскочила с моста и, сорвавшись с Ксюшиной перчатки, упала в воду.

Возникла небольшая проблема: надо было как-то дойти до дома, а лыжник, собственно говоря, из Сороки был неважный. Достать же лыжную палку из полыньи было не реальнее, чем залезть в скафандре на сосну. Вадим великодушно отдал Сороке свои палки, а ее единственную, посовещавшись, оставили воткнутой в сугроб напротив места, где купалась ее сестренка-близнец. Как сказала Майка, любительница новых, никому не известных, но почему-то всем понятных словечек: «Все равно они были некузявые».