Раз уж на то пошло, то весь механизм «Английских сорочьих убийств» — использование старинной считалочки, в точности воспроизводит прием, множество раз использованный Кристи. Ей нравились детские стишки. «Раз, два, пряжка держится едва», «Пять поросят», «Десять негритят» (позже роман назовут «И не осталось никого»), «Хикори Дикори Док» — все они появляются на ее страницах. Кажется очевидным, что любой писатель, чей текст имеет сходство с произведением автора более известного, чем он сам, постарается любой ценой затушевать этот факт. Алан Конвей, на свой особенный лад, поступал с точностью до наоборот. Чем именно он руководствовался, расставляя эти столь приметные указатели? Или, другими словами, на что именно они указывают?
Не в первый уже раз у меня возникло чувство, что Алан пытается мне что-то сказать, что детективы про Аттикуса Пюнда написаны не только чтобы развлечь читателя. Он создал их ради цели, постепенно начинающей проясняться.
Дорога во Фрамлингем
В следующую пятницу я снова поехала в Суффолк, на похороны Алана Конвея. Ни меня, ни Чарльза не пригласили, и было неясно, кто именно распоряжается организацией: Джеймс Тейлор, Клэр Дженкинс или Саджид Хан. Меня известила сестра, которая прочитала объявление в местной газете и скинула мне по электронной почте место и время. Она сообщила, что погребальную службу будет вести преподобный Том Робсон, викарий церкви Святого Михаила. Мы с Чарльзом решили поехать вместе. Взяли мою машину. Я планировала там немного задержаться.
Андреас провел со мной всю неделю и обиделся, что меня не будет на выходных. Но мне требовалось побыть одной. Вопрос с Критом нависал над нами, и, хотя мы его больше не обсуждали, я понимала, что Андреас ждет ответа, который я не готова пока дать. Опять же, я не могла перестать думать о смерти Алана. Я считала, что еще несколько дней во Фрамлингеме помогут мне как найти потерянные главы, так и, в более широком смысле, понять, что случилось в Эбби-Грейндж. Я не сомневалась, что эти два события взаимосвязаны. Алана убили из-за чего-то, что есть в его книге. Не исключено, что если я докопаюсь, кто убил сэра Магнуса Пая, то пойму, кто убил писателя. Или наоборот.
Похороны начинались в три. Мы с Чарльзом выехали из Лондона прямо после полудня, и я сразу поняла, что ошиблась. Нам следовало ехать поездом. Движение было жуткое, а Чарльз чувствовал себя не очень уютно в низком кресле моего «Эм-Джи-Би». Мне было как-то не по себе, и я не могла понять почему. Наконец, как раз к моменту выезда на трассу М25, до меня дошло, что прежде мы всегда общались лицом к лицу. Иными словами, когда я входила в его кабинет, он располагался по одну сторону стола, а я по другую. Обедая вместе, мы сидели в ресторане друг напротив друга. То же самое происходило во время совещаний. А сейчас, вопреки обычаю, мы сидели бок о бок, а его профиль был мне мало знаком. Находиться так близко тоже было как-то непривычно. Разумеется, нам доводилось ездить вместе на такси и иногда на поезде, но каким-то образом мой тесный классический автомобиль сблизил нас больше, чем мне хотелось бы. Я никогда прежде не замечала, какая нездоровая у него кожа, как годы бритья выскребли жизнь из его щек и шеи. На Чарльзе были темный костюм и строгая рубашка, и взгляд мой невольно возвращался к его адамову яблоку — как будто сопротивляясь давлению, оно выпирало из-под черного галстука. В Лондон Чарльзу придется возвращаться в одиночку, и я даже немного жалела, что настояла на своем предложении и не дала ему и в эту сторону добираться самому.
Тем не менее как только самое плотное движение осталось позади, мы повели довольно приятную беседу. А когда свернули на А12, я немного расслабилась и добавила газу. Я рассказала Чарльзу, что встречалась с Мэтью Причардом. Его это заинтересовало, и он не возражал еще раз ответить на мои вопросы про обед в клубе «Плющ», и особенно про спор вокруг названия «Английские сорочьи убийства». Мне не хотелось, чтобы Чарльз ощутил, будто я допрашиваю его, но я сама до конца не понимала, почему этот последний разговор так важен для меня.
Чарльза этот мой интерес тоже озадачил.
— Я уже говорил тебе, что мне не понравилось такое название, — без обиняков заявил он. — Я решил, что оно слишком схоже с телесериалом «Чисто английские убийства».
— Ты попросил его изменить.
— Да.
— Алан отказался.
— Все правильно. Его это прямо-таки разозлило.
Я напомнила ему про четыре слова, произнесенные Аланом прямо перед тем, как официант уронил тарелки. «Не будет никакого про...» Знает ли он, что хотел сказать Конвей?
— Нет, Сьюзен. Я не помню. Никаких идей.
— Ты знал, что он уже много лет думал об этом названии?
— Не знал. А откуда тебе это известно?
На самом деле это Мэтью Причард подслушал, как Алан сказал Чарльзу про название.
— Кажется, Конвей мне как-то обмолвился об этом, — соврала я.