Сороковник. Части 1-3 (+1 гл. 4 части)

— В таком случае, Иоанна, соблаговолите объяснить, из какого русла вы переводили свои мысли совсем недавно? Между вами и моим другом нет даже намёка на флирт, не говоря уже о большем, так чего же вы испугались? Вы словно заранее дистанцируетесь, замыкая сердце от малейшего проявления чувств, а ведь ему больно.

От участия в его голосе мне немедленно хочется разреветься. Я отворачиваюсь.

— Я жду, — говорит он суше. — Это не праздное любопытство, леди.

Выискался психотерапевт на мою голову!

— Я не хочу дальнейшего развития наших с Васютой отношений, — чётко отбарабаниваю. Как на школьном уроке, полным ответом. — Мне это не нужно. Через несколько дней меня здесь не будет, я не вернусь… — Судорожно сглатываю и нахожу в себе силы завершить: — …при любом исходе Финала. Расставание — это больно, вы, должно быть, сами знаете. И если я позволю себе увлечься, то слишком много боли причиню и себе, и Васюте. Я же вижу, какой он: если прикипит, то намертво.

— Вы не хотите делать больно ему? — уточняет сэр Майкл.

— Ну конечно, — я закипаю.

— А себе?

— Причём здесь я? Я — сильная. Справлюсь.

— Не сомневаюсь. А предыдущие блокировки — тоже оборванные отношения? Связаны с мужчинами, которых вы пожалели?

— Сдались вам эти мужчины! — возмущаюсь шёпотом. Повышать голос не хочется, улица довольно людная. — Не нужны они мне! — И, чтобы избежать дальнейших вопросов, признаюсь, скрепя сердце: — Ну да. Я же не обсевок какой-нибудь в поле, были у меня… увлечения. Вот только пустые все. Отчима дочкам приводить не хотелось, иной раз лучше без отца, чем с чужим человеком, а такого, чтобы нам всем ко двору пришёлся, не встретила. Вот не встретила и всё тут.

— Допустим. Хотя при безболезненном расставании блоков, подобных вашим, не ставят. А отца ваших детей вы тоже жалели? За что, хотел бы я знать?

— Нет. — У меня вдруг пересыхает горло. И отвечать не хочется, но почему-то не могу я увиливать. — Не жалела. Просто забыла. Я была слишком зла на него. Я сказала себе, что ни он, никто другой больше не заставят меня плакать. Это был даже не блок, это… Я просто отсекла ту часть жизни.

Я вижу в глазах паладина не праздное любопытство, а искреннее сострадание. И только потому до сих пор не свернула разговор на болезненную тему. А может, мне просто нужно выговориться, потому что слишком уж долго сдерживала я в себе эту боль, под семью навешанными на сердечную мышцу замками.

Рыжий лабрадор хмуро притормаживает. Демонстративно обойдя Василька, переходит на мою сторону, тем самым показывая неодобрение.

— Простите, Аркадий. Иоанна, прошу извинить, что бережу ваши раны, но это необходимо. Считайте это профессиональным долгом. Я пытаюсь донести до вас мысль, что ваш многократно усиленный энергетический блок опасен. Да, поначалу он себя оправдывает, заглушает горечь от потерь, но надолго ли? Вынужден задать ещё один вопрос: если прямо сейчас я попрошу вспомнить человека, заставившего вас впервые применить этот ваш так называемый психологический трюк, сможете ли вы сделать это без обиды и сожаления?

Я упрямо сжимаю губы. Сэр Майкл качает головой.

— Не лгите хотя бы себе, Иоанна. Вам по-прежнему больно.

Если бы он знал, как! И охота ему меня так растравливать?..

— Больно, — печально повторяет он. — Не смотря ни на что. Может статься, что в ближайшем будущем вам понадобятся все внутренние резервы, но они, увы, пока что блокированы. Вы будете развиваться, это неизбежно в нашем мире, расти, как маг или воин определённой специализации, но в вашем развитии пойдёт перекос — опять-таки, из-за сбитого энергопотока. Последствия могут быть фатальными. Иоанна, дорогая, снимите блоки, найдите в себе силы простить и своих обидчиков, и, главное, себя, и вам самой станет легче.

Мне нечего ему ответить. Я упорно рассматриваю стелящуюся под копыта Лютика мостовую с редкими травинками меж булыжников. Нора, притихнув, трусит рядом и исподлобья на меня поглядывает: ничего не случилось? Чует, что у хозяйки кошки на душе скребут.

А та самая сердечная мышца, предмет обсуждения, вдруг начинает активно ныть и взывать к состраданию. Потому что очень уж ей хочется, чтобы, наконец, посочувствовали, пожалели… Обеспокоенно глянув на меня, сэр Майкл наклоняется с высоты Василька и кладёт руку мне под левую лопатку. От его ладони исходит успокаивающий жар.

— Простите, дорогая. Не нужно было затевать этот разговор. Простите.

Может, вы и правы, дорогой сэр, и надо бы последовать вашему совету, но… Сказали бы вы ещё заодно, как их снимать, эти блоки? К тому же, дело сделано, замки заперты, ключи выброшены, и возвращаться к ним — опять себя мучить.

Помолчав немного, мой спутник продолжает: