Сороковые... Роковые (СИ)

   -Его Родион, ушедший на фронт двадцать четвертого июня, был где-то там, и кто знает, жив ли его единственный сын. Никодим каждый день ездил на стареньком дребезжащем лисапете в дальний, километров за десять, в лес. Всякий день привозил много грибов.

   -Суши, Глаш, - говорил он снохе, - зима-то долгая и суровая будет, вон, приметы-те все на это указують. Вот и не верь посля такого, что грибов великий урожай - к войне.

   Частенько брал с собой старшего внука Гриню, как две капли воды похожего на него: у того и другого рыжеватые волосы, серо-зеленые глаза, шустрые, худенькие, как два воробья, легкие на ногу, успевавшие везде. Только вот учился Гриня плохо, вертелся, не слушал единственную их учительницу Марью Ефимовну, за что попадало от батьки.

   Второй внук, Василь, был полной противоположностью Грини -(удавшийся в Родиона, а тот был на полторы головы выше папани - пошел в материнскую родню), взявший от мамки своей,Глафиры,белые волосы и голубые глаза, он был настоящим васильком, смотрящим на него всегда приходили на ум васильки в ромашках.

   Первый класс Василь закончил с похвальной грамотой. Очень хвалила его Ефимовна, а дед Никодим звал "Василь-прохвессор."

   С каждым днём громыхание фронта слышалось все отчетливее и ближе, поспешно собрался и укатил в ночь, как тать, на колхозной подводе председатель, бывший до этого примерным и яростным коммунистом, по-тихому исчезали его ближайшие подпевалы.

   -Хто знает, може, они в эти, партизаны подалися? - рассуждал дед Ефим.

   -Держи карман шире, эти партизаны уже поди за Уралом, в этой как её, Бурят-Монголии.

   В августе принесли сразу три конверта Марье Ефимовне - оба старшеньких, Иван и Петр, офицеры, служившие где-то в Западном округе, пали смертью храбрых, а младший, Пашка, ушедший добровольцем, пропал без вести... Ефимовна молча упала в обморок, неделю пролежала в горячке, бабы, постоянно сменяя друг друга, сидели возле неё, сморкаясь и плача, у каждой кто-то был на фронте и леденела душа, глядя на их всегда такую сдержанную и разумную Ефимовну. Очнулась она через неделю, возле неё сидела Стешка, осмотрев диким взглядом вокруг, Ефимовна слабо застонала: -За что, Господи? Всех сразу?

   -Ефимовна, - не скрывая слез, сказала Стешка, - Пашка твой не погиб, пропал, может он в плену? Ты только верь, вон, дед Ефим в гражданскую, уже и женка замуж вышла, а он через пять лет явился. Я, вот, не верю, что Степушки нет, давай, Ефимовна, вместе ждать их станем! Хочешь, я к тебе, или ты ко мне, одной-то хоть волком вой, а вдвоем все полегше!

   Ефимовна из видной женщины средних лет в одночасье превратилась в старуху, резко похудевшая, с полностью седыми волосами, она первые дни просто молчала, да и затем разучилась говорить, отвечала односложно, немного разговорчивее была только со Стешкой.

   Пришел к ней давний друг Никодима, лесник по прозвищу "Леший", появившийся в их местах и осевший в лесу лесником ещё в восемнадцатом. Мало кто помнил, как его зовут, заросший, звероватый, он и в самом деле походил на лешего, боялись его все. Браконьерничать мало кто пытался, Леший неизменно появлялся в зоне видимости да и отпугивал его охранник - самый настоящий волк, найденный им слепым щенком в разоренном логове, выращенным и натасканным на всякую нечисть. Пытавшиеся завалить кабана или лося охотники, неизменно оказывались выслеженными, а когда один из таких ранил Волчка, (тот после операции по извлечению пули долго болел и еле выжил, Леший ходил за ним как за грудным ребенком) - никто уже не решался соваться в лес. Яшка, по уличному прозванный Аграном, тот самый, стрелявший в Волчка, был найден в овраге с перегрызенным горлом. Волчок признавал и подпускал к себе только Никодима, Гриньку и Пашку Марьи Ефимовны, к удивлению всех, нежно любил Василя, таскал его, крошечного, в зубах, аккуратно держа за рубашонку, позволял ему ездить на себе, залазить любопытными пальчиками в ухо, и тихонько прижимал зубами расшалившиеся ручонки. Василь тоже истово любил Волчка, Глафира, мамка ихняя с ужасом глядела на эту дружбу, панически боясь, что волк когда-нибудь укусит ребенка. Родион же, наоборот, говорил, что волк будет поумнее некоторых людишек, типа Слепней.

   Пришедший Леший тяжело вздохнул, глядя на поседевшую, безучастную Ефимовну: -Марья, ты по Пашке зря убиваешься. Чую я, живой он, жди, мать, не верь! - и столько силы и веры было в его словах, что долго вглядывающаяся в его глаза Ефимовна, вздрогнула, а потом зарыдала...

   Леший обнял её и долго пережидал, пока она выкричится, поглаживая её по голове: -Вот и хорошо, поплачь, милая, нельзя такую тяжесть в сердце держать! - волк тем временем, как-то незаметно привалился к её ногам.

   - Смотри, Марья, зверь, он больше нашего чует, Пашка, знать, живой, он когда что-то не так, мечется и скулит, а то и выть зачнет. Пашку-то твоего он изо всех выделял...

   Та, всхлипывая, дрожащими руками приобняла Волчка. Он стоически выдержал её объятья и лизнул в соленую щеку.