Сороковые... Роковые (СИ)

   -Нам не дано знать, что будет завтра. Все в руках Божьих! - отделался общеизвестными словами фон Виллов.

   -Да, трудно осознавать, что вот человек - высшее, разумное существо на земле... и так нелепо заканчивается жизнь.

   Герберт только руками развел. Что можно сказать, Краузе потрясла смерть Кляйнмихеля, он переживал, а о причастности своей к гибели очень многих людей как-то совсем не задумывался - парадокс.

   Варя говорила, что после окончания войны, на суде все наци отвечали примерно одинаково:

   -Я выполнял приказ вышестоящего начальства!

   А ведь ни один сейчас не считал себя тупым исполнителем, многие уверовали в исключительность арийской нации.

   Как Герби был благодарен своему мудрому и дальновидному дядюшке Конраду, ведь не будь он таким, и Герби был бы как Кляйнмихель и Краузе.

   Все пошло так, как Герби и говорил Варе... особого подъема и восторгов как накануне встречи, теперь уже уходящего сорок второго, эйфории от успехов не было, у всех похоже в подсознании сидело удивление, какое-то неверие, как это русские, отступающие уже почти два года, и вдруг начали наступательную операцию, и шестая армия терпит ужасные трудности.

   К двенадцати часам в казино было уже много сильно подпивших, особенно офицеров вермахта, атмосфера накалялась, и Герби в двенадцать поздравил всех с Новым годом, выпил с Фрицци и новым шефом -Вайнером за счастье и победу германского оружия, поспешил, как говорится, откланяться. Вайнер, наслышанный уже о неразговорчивости фон Виллова, благосклонно кивнул, да на кой ему закусываться с племянником фон Виллова. Он был в курсе, что майор вот-вот отправится в Берлин, а зная, что он и его дядя люди весьма непростые, решил не надоедать своим пристальным вниманием, лучше с ними не конфликтовать.

   А Герби торопился к Варьюше, её слезы так потрясли его, он конкретно понял, что она, его нечаянная, но такая дорогая и желанная радость, так же как и он любит его - жердяя и сухостоя. Это, несмотря на предстоящую вечную разлуку, грело его душу. Варя задремала, ожидаючи своего Герби, Руди похрапывал на печке, когда такие родные руки осторожно подняли её с кровати.

   -Герушка?

   -Варьюша, майне либен фрау, девочка мой, с Новий год!

   Герби аккуратно посадил её на кровать в своей комнате и протянул ей коробочку:

   -Дизе майн подарка.

   -Герби?

   -Найн, найн, я аус Париж покупать, найн грабить!

   -Герби, но я же не могу это носить, вместе с пальцем отрубят!

   -Это тебе в твоем времени на памят за меня!

   -Но, как же это сохранить?

   -Я думаль... знат. Он поцеловал руку Вари, одел кольцо ей на палец, посмотрел, полюбовался.

   И вздохнув, снял... взял кольцо и ловко засунул его в тонкий тряпочный, вытертый поясок.

   Завязал кончик пояска, во второй конец сунул какой-то камушек, тоже затянул.

   -Варья, ты меня помнит будеш?

   -Герушка, до последнего вздоха!

   Все ночи у них теперь были с привкусом горечи, оба старались не показывать своей печали, наоборот, каким-то шестым или десятым чувством, обострившимся во много раз, бережно и нежно прикасались друг к другу, растворяясь и даря себя. А Руди на печке, толстокожий Руди, не зная всей правды, догадывался, что его Герби не сможет остаться со своей Варьей, и не сможет её забыть... и так горько было за обоих, что он ощущал эту горечь у себя на губах.

   Варья в один из вечеров сунула Руди в руки непривычный фотоаппарат, он сделал несколько снимков их вдвоем.

   Варя ночью посокрушалась, что никак не сможет оставить фото для Герби.

   Он улыбнулся:

   -Ты на моя душа и сердце, не забыт тебья!

   Дядя Конрад, предчувствуя гросс катастрофу, торопился вытащить племяша из этой непредсказуемой и непонятной России, пришел приказ - к пятнадцатому января майору Герберту фон Виллову прибыть к месту постоянной службы, в Берлин.

   Герби помрачнел, он в глубине души молил всех богов, чтобы его Варья ушла в свое время первой, ему было бы легче. А так, как её оставить, где гарантия, что не найдется ещё какой-нибудь идиот и не захочет его Варью обидеть, а защитить её будет совсем некому! Это его просто убивало.

   -Герушка, - узнав о приказе сказала Варя, - не сходи с ума, я уйду к нашим, дня за два до твоего отъезда! И видя, что он пытается что-то возразить, добавила. - Мальчик мой, немецкая твоя душа, пойми, мы появились все вместе, значит, и на возврат мы должны быть рядом. Один из наших уже почувствовал колебания такие, как было тогда при переносе сюда, только послабее, значит, это уже как бы знак. Да и среди своих мне будет легче... перенести эту... - она всхлипнула, - жуткую разлуку!

   Герби крепко обнял её.

   -Да, ты права! Но как ты уходит?

   -Пойду в Березовку, с собой возьму Ядзины кой какие тряпки, вроде на продукты менять, она с ними назад придет. А я как бы подамся у Бряньск или ешче куда, мало ли, пропала и пропала...

   -А фотоаппарат? -Нет, только флешку вытащу из него, не хватало ещё с ним влететь... Не волнуйся, я как доберусь до места, передам тебе... - она задумалась. - А вот, если, неважно, кто, женщина, ребенок, старик ли, скажет поблизости от тебя - "Солнце - на лето, зима - на мороз!" значит, я на месте. У меня все в порядке.

   -Гут!