Сороковые... Роковые

Гриня, всхлипывая, вылез из под елки и, на миг ослепнув от яркого солнца, проморгавшись, опять удивился. Мужик, хороший такой на вид, осторожно держал Василя, а тетка, вылезшая из под елки, опять удивила: на ней были темно-синие штаны с карманами на заду и чудная куртка. Гриня насторожился — в штанах он до этого видел только немку, которая работала в Радневе в комендатуре и тоже носила штаны, только другие, галихфешные. Мужик же был одет в какую-то пятнистую одёжу, стоял возле куста, и виделось только его лицо.

— А вы хто? Немцы?

— С чего ты взял? — удивился мужик.

Его перебила тетка:

— Вань, у ребенка явно за сорок, давай бегом на поляну!

Ваня рванул трусцой, а тетка, взяв Гриньку за руку, потащила его следом:

— Давай, малыш, постарайся дойти, тут недалеко — братика надо спасать!

Гринька едва поспевал за ней — ослаб от слез и не ел со вчерашнего дня.

Тетка сбавила шаг, видя, что мальчишка еле плетется, потом присела на корточки:

— Давай на спину, держись крепче!

Гринька совсем удивился — немка явно бы его не понесла. Уцепился за её шею, и тетка быстро-быстро пошла вперед.

Навстречу ей широкими шагами торопился… такой огромный мужик, Гриня таких только у кино и видал.

Тетка остановилась, шумно дыша, а этот здоровый, в секунду снял Гриньку с её спины и держа на руках как маленького, пошагал на какую-то поляну. Поляна была небольшая, но чем-то заставленная, Гриня пока не разглядел, он увидел, что его Василя раздевают, и начал вырываться из рук здорового:

— Вы чаго? Ён же болявый!

— Тихо, шпендель, тихо, не видишь, его уксусом обтирают, чтобы температуру сбить? Давай-ка лучше умойся, а то ты на чертенка похож.

— Сам ты, чертяка! — буркнул Гриня.

Тетка меж тем укутала его Василя в какую-то громадную куртку, братика взял на руки этот Иван, а она полезла у сумку и бормоча себе под нос странные слова, «антибиотик точно есть», начала рыться в каких-то коробочках, че-то нашла, радостно потерла руки, достала какую-то круглую пуговку. Тут же начала её мять, налила в чудную кружку воды и кое как раскрыв Василю рот, приговаривая:

— Давай, маленький, глотай! — осторожно вливала ему в рот воду с чем-то.

— А вы яго не отравитя?

— Ня бойсь! — засмеялся здоровый, — чего у тебя такой чудной говор, где так говорят-то?

— У нас завсягда усе так кажуть.

— Где это у вас?

— У Бярезовке, у Радневе, да и у Бряньске тожа.

Здоровый присвистнул:

— Слышь, Алексеич? У Бряньске? Знаменитый «суровый Брянский лес», ты Вань угадал. Пошли, малой умываться, а потом кормить тебя будем!

Он налил на руки Гриньке какой-то дюжеть вкусно пахнущей жидкости, плеснул воды из чудной, никогда до этого не виденной пацаном бутылки — у него на руках оказалось как бы мыло.

— Во-во, отмывай свои грязнючие лапки, а то цыпки так и будут! Теперь мосю мой, смотри, чтоб в глаза не попало!

Дал вытереться какой-то диковинной мягкой тряпочкой… «фибр» чего-то, и потащил его к остальным мужикам, сидящим возля… и вот тут Гриня разинул рот.

Мужики сидели возля… машины??? Черная, сверкающая, непонятная…

Гриня попятился:

— Ты чё, мелочь? Никогда машину не видел?

— Такую-не… а вы точно не хрицы?

— Какие на… хрицы? Ты чё, такой лох, из какой-то глухой деревни чтоль, как Агафья Лыкова? — возмутился этот здоровый.

— Подожди, Игорь, не оглушай пацана! — Сказал тот, которого назвали Алексеич.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Гриня, а малого — Василь.

— А нас… — он назвал всех по имени, чудно, имена у всех были русские, а одеты все равно не по нашему.

— А скажи-ка, Гриня, где ты живешь, и какое сегодня число?

— Так эта, у Бярезовке живем, Орловской области, а число… — ребенок прикинул, — так, мы пошли чатвертага… ага, — он загнул пальцы. — А число седня сядьмое мая.

— Так, а год какой? — как-то уж очень напряженно спросил мужик Алексееич.

— Як якой? — удивился Гринька. — Тыща девятьсот сорок втарый!

— Как… ка… какой? — поперхнулся здоровый этот Игорь.

— Сорок втарый! — опять повторил Гринька.

Казалось, все онемели… смотрели на Гриньку и молчали.

Первым заговорил, самый полный мужик:

— Вот это да! Сорок второй, самый хреновый год!

Мужики как-то разом загомонили, самый молчаливый, Толик, растерянно сказал:

— А послезавтра — День Победы.

Гринька ничего не понял, когда все разом стали вспоминать победу какую-то…

— Попааали! Ни х… чего себе, заявка! — ошарашенно проговорил Игорь. — А ты ничего не попутал, Гринь?

— Игорь, ты что, не видишь, как одеты ребятишки, какие они худющие?

— Гриня, давай-ка поедим, а потом уже поговорим.

— Варюш, ты как?

— Я при малыше, пока нельзя его одного оставлять!! — тетка Варя так и сидела прислонившись спиной к другой машине, серого цвета, и держала на руках закутанного в какую-то одежду Василя.

— Раз сорок второй, наш антибиотик будет для него ударной дозой, думаю, к вечеру ребенок очнется и температура спадет!

А Гринька ел, нет, не так, он жрал!

Дяденька толстый, Николаич, жалостливо гладил его по отросшим волосам и тяжело вздыхал.

— Гринь, мы тебе немного погодя ещё дадим поесть, сейчас много нельзя — живот сильно болеть начнет.