Сорванец

Работать на торфянике очень тяжело, тут уж не посмеёшься, не поиграешь. Но это было необходимо, и я работал без отговорок. Бабушка знала, что я еле переставляю ноги, что я сделал что мог, поэтому она смотрела сквозь пальцы на мои проделки, а то и вовсе делала вид, что ничего не замечает.

Вот уже несколько дней небо высокое, синее. Всё, что зимой было придавлено снегом, начинает выпрямляться, потягиваться, и небо поднимается, синеет и словно зевает. Каждый камень у дороги будто родился заново. Весь край обновился. Ветер обдувает всё так нежно, словно мама, когда она хочет сдуть соринку с ресниц ребёнка.

Я пробежал через Вески, за мной осталась котловина с городом и рекой Лужницей. В Залужье пейзаж опять изменился. Леса Болот тянулись вдаль. На пруду резвились лысухи. Весенний ветерок, напоённый ароматом, перебежал через дорогу, как молодой заяц.

И вот передо мной уже лес Властиборж. Он меняется с каждым временем года. Теперь он одевается в зелень.

— Дяденька, вы бывали когда-нибудь в чужих краях?

— Был, мальчик. В войну я прошёл через несколько стран, повидал других людей, другие края.

— А где вам больше всего понравилось?

— В Италии я повидал море и горы. В Польше было славно. И там тоже люди другие.

— А в Америке вы не были?

— Не бывал. И там места, наверно, красивые. Везде всё хорошо на свой лад.

— Вам где больше нравится: в Собеславе или у Властиборжа?

— Вот подрастёшь, познакомишься с нашим краем километров хотя бы на пятьдесят или на сто в округе — и увидишь, что у нас везде красиво. Я бы нашу страну ни на какую другую не променял! За каждым поворотом дороги она другая, но всё же родная. Она принадлежит и тебе и мне…

— И бабушке?

— А как же иначе, ведь бабушка отдала ей всю свою жизнь.

— А у нас и в самом деле красивее всего?

— Точно! Другой такой страны не найдёшь на целом свете. Ты только вглядись хорошенько!

— Я смотрел, когда шёл сюда.

— Всю жизнь смотри и поймёшь, что я был прав.

Возвращаясь домой, я опять глядел вокруг себя. Солнце уже закатывалось, и всё теперь выглядело по-иному. Когда-нибудь я дойду до самой Бехине или Тржебони и посмотрю, как оно там выглядит.

В послеобеденное время я вечно шатался бог знает где. У реки, у пруда, в лесу.

Но куда девать ключ от квартиры, когда бабушка была на работе, а я собирался уйти куда-нибудь подальше? Не меньше десятка тайников придумали мы с бабушкой, но ни один из них не был хорош для нашего ключа. Добро бы это был маленький ключик, но он был велик, как ключ от за́мка, хотя за дверью, которую он отпирал, была всего одна комната.

Одна горница, но это был родной дом для меня и для бабушки. Что с того, что когда-то здесь была конюшня!

Я привязывал ключ к верёвке, которой подпоясывался вместо ремня. Но вся беда в том, что, если ключ был со мной, я всегда должен был возвращаться до прихода бабушки с работы. Ну, а если я запаздывал, что тогда? Тогда бабушке приходилось ждать, она сердилась, и вечером в доме у нас было невесело.

Однажды мне пришла в голову мысль: ключ нужно спрятать в щель под порогом. Там его никто искать не будет. Я сунул его туда и критически оглядел щель со всех сторон. Нет, ключа не видно. Я обрадовался, что нашёл такое надёжное место. Теперь можно спокойно уходить.

А что бабушка, вспомнил я, уходя, как она найдёт ключ, ведь она-то не знает, где он! И тут моя радость развеялась как дым. Что же мне ещё придумать? Не сидеть же у дома и выглядывать бабушку! А доверить ключ кому-нибудь другому тоже нельзя.

Я долго и упорно думал. Что поделаешь, ведь мальчишечью голову редко осеняет хорошая мысль. Но в конце концов меня всё же осенило. Я сказал себе: я напишу бабушке, где лежит ключ.

Но на чём написать? На бумаге? А куда бумагу девать? Кто-нибудь отшвырнёт её или ветер её сдует, а потом что? Нет, так дело не пойдёт! Нужно поступить иначе.

Я взял комок осыпавшейся штукатурки и написал на дверях сеней как можно более крупными и разборчивыми буквами:

КЛЮЧ В ЩЕЛИ ПОД ПОРОГОМ!!!

«Так, — облегчённо вздохнул я, — теперь к нам никто не войдёт, а бабушка ещё издали сможет прочесть, куда я спрятал ключ». Я совсем забыл, что бабушка не умеет читать. И я спокойно ушёл, ушёл к своей компании.

Ключ бабушка нашла, соседи прочитали ей, где он, но когда вечером я пришёл домой, она сказала, что такая глупость могла прийти в голову только мне.

— Такие большие буквы, да ещё написанные белым на тёмных дверях, — их даже слепой мог прочесть на ощупь. Тем более тот, кто хотел бы забраться в квартиру. Прячешь ключ, — сказала она, — а потом рассказываешь каждому встречному и поперечному, куда ты его спрятал. А мне какой прок от того, что ты написал? Уж и не знаю, парень, когда ты наконец поумнеешь!

Меня брала досада. Я так долго ломал голову над тайником для ключа, что в конце концов у меня не было сомнений в том, что я придумал наилучший выход. С бабушкой я так и не согласился: ведь я писал только для неё. А остальным нечего было читать!

V