— Ты вообще мне говорить собираешься?
— О чем? — делаю вид, что не понимаю.
— О нем! — поворачивает мое лицо, заглядывает в глаза. Строгий…
Утвердительно киваю …
— Ну слава Богу, я уж подумал, плохое…Давай, сообщай!
— Шесть недель, Вадим! — почему-то шепчу. — Получилось. Я беременна.
— Господи…
Закрывает глаза, шумно выдыхая. Прикасается носом к моему.
— Мы с тобой молодцы, да? — мягко целует, поглаживая большим пальцем щеку. — Я так рад, Лик, так рад…
Поджимаю губы, стараясь не расплакаться от теплоты в его голосе
— Точно все хорошо?
— Со мной все нормально. Не переживай.
— А чего губы трясутся? — вглядывается в лицо с тревогой.
— Не знаю…
— Может, что-то надо? Может, хочешь чего-нибудь?
Отрицательно машу головой.
— Не пугай меня так больше…
Глажу его по руке успокаивающе, потому что в горле появляется комок, мешающий говорить и подкатывают слезы.
— Как же я тебя люблю… Ты меня забрала себе. И не отпускай никогда, ладно?
В его голосе столько эмоций, что я даже теряюсь. Смотрю, не моргая, истерично втягивая воздух.
— Давно ты узнала?
— Две недели назад…
— И молчала? — осуждающе качает головой, но глаза искрятся нежностью. — Почему, Лик?
— Боялась поверить…потом хотела убедиться…потом момент подходящий ждала
— Вот, дурочка… — прижимает меня к себе. — А вдруг бы … а я не знал… Не скрывай от меня больше ничего, ладно?
— Ладно… — киваю, как китайский болванчик.
И все-таки я плачу. Он гладит волосы. Целует мокрое лицо. Шепчет что-то утешительное, нежное, успокаивающее. Выплакавшись, проваливаюсь в сон самой счастливой на свете.
В декрете есть свои прелести, никуда не нужно спешить по утрам, всегда можно ходить в удобной одежде, есть не боясь испортить фигуру. Меня берегли. Вадим оставлял в мультиварке кашу, целовал живот и убегал на работу, закинув Никиту в садик. Целыми днями, я ленилась и ела. В большом почете у меня стали бисквитные пирожные, хотя к сладкому всегда относилась спокойно. И только выслушав лекцию о собственном узком тазе от врача у которого наблюдалась, я умерила свои гастрономические изыски.
Меня увезли ночью, воды отошли неожиданно за неделю до предполагаемых родов. А через восемь часов, точно, как описано в учебнике по анатомии, без рыданий и истерик я родила нашего сына. В первые мгновения, когда на меня положили горячий кусочек, я чуть не заревела от переизбытка оглушающих чувств. Такой он был маленький, беззащитный и копошащийся.
Разрыдалась я в палате, глядя на сына у Вадима на руках, который примчался сразу, как только разрешили, и с восторгом глядел на малыша в голубых одежках. Никита с любопытством разглядывал брата, к слову «рыбка» превратилась в белокурую Алису.
— Шевелится, — наконец, изрек с умным видом, — на гусеницу похож. Димка.
— Почему Димка? — опешила я.
— Все Димки, хорошие. Наш тоже хороший.
— Димка, — Вадим провел пальцем по щеке сына. — Димка, да?
— Димка, — растягиваются мои губы в улыбке.
— Знаешь, — Вадим поднимает на меня взгляд, — оказывается, бывают моменты, когда счастья так много, что оно не вмещается… Вот сейчас такой…Мне больше не надо. Хочется, чтоб это никогда не кончалось.