Сорвавшийся с цепи

— Вы ошиблись, — отозвался пленник севшим голосом. — Я не тот, кто вам нужен. Я простой рабочий. Ремонтирую дорогу. Я никому не причинил зла.

— Ошибаешься, — возразил Мизгирь. — Мы тут навели у дорожников справки. Тебя зовут Пахом Чернобаев и ты отсидел максимальный срок в Святом Остроге. Так что брось прикидываться белым и пушистым. Лучше расскажи, за что ты убил тех людей и каких еще бед натворил четверть века назад.

— Я никого не убивал. Меня подставили, — ответил Папа Карло. — Я отсидел по ошибке. Расплатился за чужие грехи.

— Ну надо же! Экий невезучий ты парень, — наигранно посочувствовал ему комвзвод. — Кого ни возьми, все насчет тебя ошибаются. Прямо не злодей, а истинный мученик! Но я повторяю вопрос: в чем провинились перед тобой те пятеро, за чье убийство тебе впаяли срок? И кончай рассказывать мне сказки о своей невиновности. Будешь честен — в скором времени выйдешь отсюда. Продолжишь юлить и лгать — я тебя в этой яме сгною.

Прежде чем ответить, Пахом доел хлеб и запил его большими глотками воды.

— Те пятеро, о которых вы говорите, собрались вместе в одном баре, чтобы меня убить, — признался Чернобаев. — И убили бы, кабы я их не опередил. Я всего лишь защищался. Также, как поступили бы и вы на моем месте. А меня за это взяли и осудили. Где же тут справедливость?

— У этих людей были семьи?

— Почем мне знать. Может, и были. Я не интересовался.

— И на кой черт им понадобилась твоя смерть?

— После Первой Уральской по этим землям рыскало немало мстителей и охотников за головами. Да и после Второй, надо думать, их было достаточно. А вы разве не из таких? Зачем вы меня схватили и наводили обо мне справки?

— Так ты воевал? На чьей стороне? — Мизгирь пропустил вопрос пленника мимо ушей.

— Ни на чьей, — мотнул он головой. — Но этого тоже иногда хватало, чтобы перейти дорогу или «западным», или «восточным».

— Кем же ты был, если не тем и не другим? Бандитом и мародером?

— Обычным мирным гражданином. Старался держаться подальше от ваших разборок — они меня не интересовали. Но вам было наплевать, кто я — мирный беженец или мародер. Для вас, «восточных», я был врагом лишь потому, что не хотел сражаться за вашу чертову независимость! А зачем она мне сдалась? Я уже был независимый! Причем и от вас, и от «западных», чьи руки также были по локоть в крови и чьи лозунги звучали столь же мерзко.

— То есть прикидываешься мирным беженцем, да? — переспросил комвзвод. — Ну-ну, заливай больше! Думаешь, я не в курсе, что во время войны ты состоял в банде некоего Мотыги? Того, которого грохнули потом братья Дерюжные.

— Знать не знаю ни про какого Мотыгу, ни про здешние банды, — отрезал Чернобаев. — Это кто вам про меня такое наплел? Случайно не Колька Чулым?

— Нет, не Колька, — соврал Мизгирь. Пленник не узнал его, а иначе бы уже припомнил, что виделся с ним на заднем дворе «Козырного короля». — Но есть в округе люди, которые не забыли, кто такой Пахом Чернобаев. И на кого он работал, прежде чем загремел в Острог…

На самом деле Мизгирь не наводил о Папе Карло справки в дорожной службе, так как это выглядело бы подозрительно. Вместо этого он наказал своим людям подслушивать в барах разговоры дорожников. И вот вчера выяснилось, что один из их коллег уже третий день не выходит на службу. И что в бараке, где он жил, его тоже не видели с самого воскресенья. Разумеется, пропавшего без вести бывшего зека знали на работе под настоящим именем. И знали, за что он отсидел, поскольку его устроил туда сам начальник Острога.

С этими сведениями и пришел Мизгирь к кладовщику «Гордой», о котором заикнулся тогда в беседе с Чулымом. Однако старенький дядя Вася мало чем помог комвзводу.

«Ты думаешь, я тутошних окаянных бандюков по именам знал? — усмехнулся кладовщик в ответ на вопрос, знаком ли ему некий Пахом Чернобаев. — Они же друг друга только по кликухам называли, да и те поди все упомни. Кто из них мог убить пятерых и загреметь на долгий срок? Ну ты и вопросы задаешь! Да кто угодно! За каждым такой список грехов числился, что его на суде три дня кряду зачитывали бы. Хотя после гибели Мотыги большинство его подручных разбежалось, а прочие в могилы слегли. Так что в Остроге, сдается мне, чалилась мелкая сошка. Одна из шестерок, которую скормили тогдашнему правосудию также, как Чулым «скормил» выживших дерюженцев «святым»»…

— Даже так? И почему вы не устроили мне очную ставку с тем свидетелем? — поинтересовался Папа Карло в ответ на последнее заявление Мизгиря.

«Потому что дядя Вася не входит в охотничий клуб», — должен был сказать на это капитан, но, разумеется, не сказал.

— Я почти три месяца на воле, но до сих пор не встретил ни одного старого знакомого, — продолжал Пахом. — А вы вот так запросто его нашли? По-моему, вы мне лжете.

— Единственный лжец здесь — это ты, — возразил комвзвод. — Только зачем нам предъявлять тебе какие-либо доказательства? Ты не на суде, а я не твой прокурор. Мы достаточно о тебе разузнали, осталось лишь, чтобы ты сам признался во всех своих злодеяниях. Полная искренность — твой единственный ключ к свободе.