Не найдя вазы, она поставила букет в банку на подоконнике. Место на тумбочке уже было занято цветами Джоша. Она сняла резиновые перчатки, пошла в спальню и нашла свои подарки для Эверетта в шкафу за плащом, к которому не прикасалась с тех пор, как приехала. Она вынесла маленькую шляпную коробку на заднее крыльцо. Путешествие по волнам воспоминаний напомнит ей, почему она так много рисковала ради того, кто всегда ее бросал.
Устроившись в обшарпанном садовом кресле, она вытащила из коробки несколько фотографий. Первый снимок был сделан на футбольном матче. Клара и Эверетт стояли, обняв друг друга за плечи. Его ботинки и щитки на голенях забрызганы грязью, ее форма подозрительно чистая. Эверетт всегда брал ее на тренировки. Они были парой. Предрешенный союз. Правда, без их согласия.
Она была так же рада приехать сюда и возобновить эту связь, как теперь нервничала по поводу возвращения Эверетта в Лос-Анджелес. Конечно ужасно, что Эверетт оставил ее на пороге своего дома, но именно с этого момента она переписала свою судьбу. Никто не мог предположить, что она так любит свободу. Анонимность тоже давала определенные преимущества. Здесь никто не связывал ее фамилию с библиотекой или крылом больницы, как там, на востоке страны. Никто не говорил: «Я знаю твоего отца» или «Сочувствую из-за проблем с Оливером» через пять минут после встречи с ней.
В Лос-Анджелесе Клара была просто Кларой. Ее будущее не было высечено в граните.
– Тебя съедят комары. – Джош вышел из дома с антимоскитной свечой с маслом цитронеллы.
– Они действительно меня любят, – согласилась она. Ее сосед был необычайно задумчив.
– Уже поздно. – Он нахмурился. – Тебе следует лечь в постель.
– Ты должен перестать заботиться обо мне. Я в полном порядке. Я могла бы даже покататься прямо сейчас.
Джош поставил второе кресло рядом с ее.
– Что мы тут смотрим?
Она передала ему коробку с фотографиями. Конечно, среди них были довольно смешные снимки, но Джош уже видел ее обнаженной как эмоционально, так и физически. Ей больше нечего было скрывать. Сердце колотилось, напоминая о том, что ее отвергли. Ничего. Не в первый раз.
У летнего вечера была уникальная энергия, когда воздух становился тяжелым и искрящимся, каждый вдох казался глотком свободы, а небо было счастливо, что избавилось от палящего солнца. Если Клара расслабится, такой вечер может поднять ей настроение.
– Только посмотри на себя, – Джош держал в руке ее портрет, сделанный во втором классе. – Подруга, ты совсем не изменилась. Какой семилетний ребенок носит пиджак?
Клара застенчиво улыбнулась:
– Я сама его выбрала.
– Не сомневаюсь.
Он достал из коробки групповой снимок команды на дебатах в средней школе.
– Мне нравится эта челка.
– Моей маме нравилась эта стрижка. Хотя мне явно не хватало для нее лба. – Клара наморщила нос. – До восьмого класса я не решалась настоять на своем и отрастить волосы. Там где-то есть фото с ободком – переходная фаза отращивания.
– Подожди, вот это нечто. – Джош передал ей выцветший полароидный снимок. На нем Клара позировала возле огромного дуба, обнажив в улыбке ужасные зубы до обращения к ортодонту. – У меня тоже была щербинка.
– Не верю.
У Джоша была идеальная улыбка и ямочки на щеках.
– О да. – Он вытащил из кармана выцветших джинсов спичечный коробок и зажег свечу. – Огромная дырка. Я думал, что это делает меня особенным и плакал, когда мне поставили брекеты.
Джош еще покопался в коробке.
– Подожди-ка. – Он постучал по изображению указательным пальцем. – Кто этот ребенок?
Клара взглянула на фото, а затем уставилась в темноту заднего двора.
– Это моя мама.
– У тебя ее глаза.
Но не ее тонкая талия и идеальная осанка. И нет ее терпения и самообладания.
– Я никогда не видел таких глаз с грифельным оттенком.
Клара поерзала на своем месте. Никто еще не говорил о цвете ее глаз.
– Она не знала, что ее снимают, иначе бы сказала, что это непристойно. Видишь? – Клара указала на босые ноги матери. На фото Лили стояла на кухне и пила чай, а позади нее садилось солнце.
– Она предпочитала, чтобы ее видели собранной с головы до ног. Такой, как она здесь, я видела ее только в конце дня. Она приходила домой и снимала туфли на каблуках. Раньше я думала, что это сигнал превращения директора правления в мать.
– Бьюсь об заклад, она заносчива.
– Обычно да, – сказала Клара. А потом по какой-то причине добавила: – Она плакала в тот день, когда я уезжала. Привыкла, что я не отлучаюсь слишком надолго.
Клара помолчала, слушая, как стрекочут сверчки, потом глубоко вздохнула:
– Она даже не отвезла меня в аэропорт. Сказала, что я веду себя эгоистично, оставляя ее одну. Думаю, она была напугана. Моя семья через многое прошла, и мама всегда терпеливо разбиралась с чужим беспорядком. Я пообещала, что ей никогда не придется беспокоиться из-за меня. Но однажды я проснулась и поняла, что живу не своей жизнью. Ничего моего вокруг не было.
– И ты приехала сюда.