Соседи

— Выдумывать?! — взвился отец, как от тяжелого оскорбления. — Это я — выдумывать? Да ты поспрашивай, узнай сначала! Ты думаешь, с этим угаром… Да у ней тут настоящий двор проходной… И Урюпин этот самый, и все. Все! А теперь других грязью поливает. Ты думаешь, я не знаю, что она тебе плетет? Думаешь, не знаю?

— Никто ничего не плетет. Никто! — Лиза поднялась и пошла переодеться. Из горницы она сказала ему: — Я не понимаю… Ты же прекрасно знаешь об их отношениях с дядей. Человек на шестом месяце был, а ты… Стыдно!

Ее на самом деле сердило непонятное упорство отца в преследовании больной одинокой соседки. Он и сейчас кричал нарочно громче, чтобы слышала Константиновна.

— Ой, Лизавета… — отец зловеще покачал головой. — Я гляжу, много ты понимать стала! Не лишнее ли, а? Ты давай, она тебя и не тому еще научит. Давай, давай, водись с ней больше! Она же… вот говорить-то об этом не хотелось бы, да уж… Она же, старая карга, и сейчас еще полюбовника содержит! Вот тебе и брось. Чего бросать-то? Поп он. Ну?.. Да ты гляди, замечай получше — сама увидишь. Он тут частенько заезжает! Частенько… И не вороти морду-то, не вороти! Отца, значит, можно не слушать, а вот что на отца незнамо что плетут…

Разругались они тогда сильно, не разговаривали и на следующий день. Агафья Константиновна, когда Лиза пришла проведать, встретила ее, слезливо покачивая головой.

— Слыхала я, девка, чего он наплел. Поп!.. Ну и что? Когда он попом-то был? Когда с немцами надо было воевать, вон в какое время! А так он ребятишек учит в Глазырях, учитель. Рогожников Владим Петрович. И как только язык поворачивается!

Нелепым обвинениям отца Лиза не поверила и вчера, но разъяснение соседки неожиданно доставило ей большое облегчение.

— Выходит, он тоже подпольщик? — спросила Лиза.

— Это как так? — не поняла Константиновна.

— Ну, с партизанами связан был, с дядей Устином.

— А как же, девка! Был, был. Заодно со всеми. Больше скажу тебе: он голову свою едва не положил на этом. Вместе с ним нас свобода-то выручила, из одного места. Меня, правда, не чаяли живую дотащить — я уж потом у бабки Мавры отлежалась, — а он получше был, на своих ногах.

— Что же, выдал кто-нибудь?

— Из-за Устина, если правду говорить. Поминки он ему, молебен отслужил. Устина-то ни снять, ни хоронить не разрешили. Так он ему — по-своему. Народу тогда в церкву набралось — удилище не пропихнуть! После того молебна его Урюпин и увез в Антропшино.

Всякий раз, когда Лизе приходилось впоследствии что-то слышать, узнавать о партизанском прошлом своего родного края, она сразу вспоминала старую соседку, ее сверстников и не переставала удивляться: ничего, ну ровным счетом ничего значительного, героического не находила она в этих состарившихся, оставшихся в живых участниках событий, которые вошли во все учебные программы. Казалось, эти люди шли не на подвиг, как теперь пишется, а просто исполняли привычную необходимую работу на своей земле.

Так получилось и с Рогожниковым, загадочным отцом Феофаном, как по старой памяти называла его Агафья Константиновна.

Однажды утром, выглянув в окно, Лиза увидела, что у ворот соседки остановилась подвода и на землю спрыгнул человек с небольшой косой бородкой, в кепке и сапогах. Прежде чем войти в калитку, он отпустил на хомуте супонь и бросил лошади охапку травы из телеги.

Приехавшего встретила Агафья Константиновна, и по почтительности, с какой сунулась старуха забрать у него кепку, Лиза догадалась: «Он!»

В прошлый раз Агафья Константиновна ей рассказала:

— Вот хоть и ненастоящий был он поп, а — золото! Если бы все такие-то… А то прислали как-то одного, после войны уже, ну цыган и цыган! Страшный, да жадный, да баб глазищами так и жгет. И чтоб подавали ему побольше — так и зырит в кошелек. Поглядели мы на него, поглядели, да и рукой махнули: а ну тебя к язве или еще куда подальше! Старухи наши с этих пор смеются, ну, промеж себя, когда соберутся: дескать, надо бы партийного попа просить, а то от этих одна срамота.

Изнывая от любопытства, Лиза вышла из дому, чтобы попасться соседке на глаза. Она увидела старуху, вылезавшую из погреба с кринкой молока. Агафья Константиновна позвала ее:

— Иди бегом, девка, бегом. Скорее!

Приехавший сидел за столом и уписывал из чашки молоко с хлебом. На его незначительном лице с бородкой Лизу поразил необыкновенно выпуклый лоб. С одного короткого взгляда гость определил интерес вошедшей девушки к нему и недовольно наклонил лицо над чашкой, загородился сердитым голым лбом, морщинистыми веками.

Константиновна, ободряя Лизу, подтолкнула ее с порога.

— Вот, отец Феофан, Устинушкина племянница. В Глазыри к вам едет.

Лоб Рогожникова немедленно разгладился, он вздернул брови.

— Учительница? Как же, слыхали, ждем. А врач? Тоже едет? Приятные вести приятно и слышать. — И он улыбнулся, смягчая свою неприветливость при встрече. — Теперь мы с вами две смены заведем. А то, признаться, в одну смену трудновато.

Наблюдая, как он жует, Лиза определила, что у него не нее в порядке с зубами: жевать он норовил одной стороной, слегка наклоняя для этого голову набок.