Соседи

– Вас никто не преследует? – так же тихо поинтересовалась Клара.

– Как это никто? – удивился Тоскливец. – Все меня преследуют. И Голова, и сосед, который поселился в подполе, и как только я прихожу, он превращается в крысу, а когда меня нет, превращается опять в здоровенного лба и норовит соблазнить мою бывшую супружницу, хотя ее и соблазнять-то не надо, потому как она всегда готова, как пионер, прости Господи. А Голова норовит то и дело чем-нибудь тяжелым пройтись по моему дереву, которое ему удалось разыскать в лесу, и тогда я весь покрываюсь синяками, как лошадь в яблоках – белыми пятнами. Не легко это, ох, нелегко… А если он пройдется по нему топором, что тогда будет? Вот я и решил его опередить, сыскать его дерево и…

Но тут до Тоскливца дошло, что он проговорился, и он поспешил зажать себе рот рукой. Ведь и правда, к несчастью для мужчин, хорошенькие женщины действуют на них, как шампанское. А Маня тем временем упорно строчила что-то в тетрадке, и ее маловразумительные для непросвещенного, то есть не докторского, взгляда каракули не предвещали Тоскливцу ничего, кроме беды. И он скумекал это и попытался оправдаться.

– Сосед не у одного меня поселился, – доверительно сообщил он. – Они почти в каждом доме завелись. И бабы заказали у Назара, кузнеца нашего, пояса целомудрия. И мужикам теперь кранты: чуть что – потеряла ключик, а найти не могу. И корчма гудит – как же еще отвести душу? А детки, наверное, скоро вообще перестанут в нашем селе появляться на свет. Все заполонят соседи, которые наверняка все сожрут. Они ведь хуже саранчи. Стоит соседу подобраться к холодильнику, так он сжирает все, что в нем есть, и даже то, что хранится в морозилке.

От жалости к содержимому своего холодильника Тоскливец всхлипнул.

– Не переживайте, – успокоила его Маня, которая сидела, скрестив хорошенькие ножки в прозрачных колготках. – Я вам сейчас порошочек дам, и вы успокоитесь. И сосед перестанет вам мерещиться.

– Да не мерещится он мне! – попробовал было возразить Тоскливец, но докторша отмахнулась, поправила на плече под халатиком бретельку и нажала на кнопку на столе. И тут же двое здоровенных санитаров (Тоскливцу даже показалось, что их набрали из соседей) ворвались в кабинет и увели его в палату. И уложили на постель, и заставили принять порошок, и проследили за тем, чтобы он его не выплюнул, и только тогда, когда веки у Тоскливца стали склеиваться, как после долгой прогулки с топором по лесу, оставили его в покое. И день стал спокойно так превращаться в ночь – словно вечность бесшумно сворачивалась сама собой в рулон. И Тоскливец вдруг ясно понял, что если он хочет добраться когда-нибудь до Горенки, то должен сделать вид, что соседей не существует и никто его, и прежде всего Василий Петрович, не преследует и что с топором в руках он гулял не по ошибке, а потому, что хотел найти подходящую ветку, чтобы сделать из нее трость для своей любимой бабушки. И тогда докторша его отпустит и он заживет, как всегда и, может быть, наконец даже осмелится схватиться с соседом, чтобы заставить его убраться вон. С этими смелыми и, мы бы даже сказали, с благородными мыслями Тоскливец заснул под аккомпанемент неслыханных откровений своих сотоварищей по палате.

А пока Тоскливец взял, так сказать, тайм аут, Грицько продолжал борьбу с соседями. Для этого он прежде всего решил навестить Гапку, чтобы еще раз одолжить у нее дудку в надежде, что она сама собой починилась. Но Гапка совсем не спешила открывать ему дверь, потому что наступал вечер и открывать дверь чужому мужчине, даже если он милиционер, она опасалась, потому что прохожие могут неправильно истолковать ее альтруизм (Гапка пришла к выводу, что, общаясь с мужчинами, женщины жертвуют собой). И поэтому Грицько совершенно напрасно барабанил в дверь. С таким же успехом он мог бы биться в лесу лбом об дерево.

– Дверь тебе, Гапка, вышибу! – орал Грицько. – Вышибу и все, если дудку не отдашь! Соседи заполонили село, но тебе это, наверное, нравится, и ты не хочешь, чтобы я увел и утопил в озере того молодчика, который промышляет у тебя под полом. Он тебе, признайся, пригляделся, да? Домашнее животное и заодно мужчина! А сама еще талдычила нам про монастырь!