Тут наседка как выскочит из-под кровати да как набросится на Сашку! Так клюнула в ногу, что он чуть не упал. Отбиваясь руками и ногами, стремительно забрался на печь и оттуда погрозил кулаком. Разъяренная курица встревоженно кружилась перед своими цыплятами, зло поглядывала на мальчишку. Несколько раз клюнула пшено, будто пробуя, можно ли его есть.
На печке Сашка обулся в старые валенки, надел отцовский полушубок, на голову напялил малахай. Так дедом-морозом и спустился на пол. Попробуй клюнь! Наседка, наверное, поняла, что против Сашки бороться теперь трудно, и, недовольная, отошла в сторону. Она взобралась на подоконник, постучала клювом по стеклу. Воспользовавшись этим, Сашка заглянул в корзину с оставшимися яйцами. То, что он там увидел, сильно взволновало его. Один желтенький цыпленок, наполовину выбравшись из скорлупы, вытягивал головку, трепетал, пытаясь освободиться совсем. «Помоги!» — будто просил он. Сашка осторожно снял оставшуюся скорлупу с цыпленка и взял в руки хрупкое существо. Цыпленок был еще мокрый и очень слабенький. Сашка стал дуть на него, а немного погодя сунул новорожденного в теплую печурку и прикрыл малахаем.
— Обсохни, а потом накормлю…
Через два дня вернулся домой отец. Когда он с палкой перешагнул через порог, Сашке показалось, что отец будто стал ниже ростом. Сашка в эту минуту помогал освободиться от скорлупы еще одному, последнему цыпленку.
— Ты чего так оделся? Или замерз летом-то? — спросил Семен сына. — Полушубок, валенки. Не по сезону.
— Попробуй не оденься! Так накинется!..
— Кто накинется?
Сердитый голос Семена, наверное, не понравился наседке, она выскочила из-за голландки и, растопырив крылья, прикрыла своих цыплят: не подходите!
Семен, прихрамывая, прошел к столу. Садясь на скамейку, спросил:
— Сколько вывела?
— Пятнадцать.
— А яиц сколько клал?
— Двадцать, как ты говорил.
— А почему не все высидела?
— Три яйца испорченные были, а два склевала сама наседка.
Семен нахмурился. Ему захотелось схватить дрянную курицу и выбросить на улицу. Но рядом стоял сын. И Семен обратил свой гнев на него:
— Это ты во всем виноват! Небось голодной держал наседку. Потому и слопала яйца. Что я тебе говорил? Сиди дома, занимайся хозяйством. А ты, поди, и не показывался домой-то. Шатался где ни попадя. Обрадовался: отца нету, некому уши надрать. Обожди, возьмусь за тебя!
— Отец! — громко сказал Сашка и сам не узнал своего голоса, он стал каким-то другим, твердым и решительным.
Глаза Семена от неожиданности расширились.
— Ну, говори!
У Сашки дрогнули губы, но он не заплакал. Сказал, сдерживая обиду:
— Отец, ты только ругать умеешь, а больше ничего!
Семен оторопел. Глядя исподлобья на сына, он не узнавал его. Так разговаривать с отцом! Или забыл, как доставалось на орехи? Можно напомнить. И вдруг Семен Шумбасов увидел в глазах сына два яростных, непримиримых огонька. И горели эти огоньки, и жгли сердце Семена. Уже хотел было схватиться за ремень, чтобы потушить их, да что-то вдруг дрогнуло в душе. Жалость пронзила, и рука не дотронулась до ремня. Семен почему-то даже обрадовался этому. И посмотрел на Сашку совсем не зло. Встал со скамейки, подошел к сыну, тронул за плечо.
— Ну, ладно… ладно… Я разве ругаю? Я учу тебя. Отцовская учеба, любая, только впрок идет. Слыхал: за одного битого двух небитых дают. То-то… Да сними полушубок-то. И валенки тоже. Не бойся, не набросится наседка. Теперь-то мы вдвоем с тобой.
Отец, Сашка и Йондол пошли осматривать хозяйство. Сашка показывал, что сделано. Семен обо всем расспрашивал. Понравился ему домик, который Сашка соорудил для собаки. А когда зашли в огород и Шумбасов-старший увидел увесистые огурцы, даже похвалил сына:
— Молодец! Сам поливал?
— Поливал-то сам, а вот пропололи марсиане.
Семен непонимающе заморгал, покачал головой.
— Начитался своих книжек. Жди, прополют марсиане твои грядки, если сам руки не приложишь! Ты лучше бы поумнее книжки брал. Ну, хоть бы про агрономию. А то — марсиане… — Отец тронул палкой свисающий с грядки огурец. — Я когда лежал в больнице, радио наслушался. Знаешь, о чем рассказывали? О том, чего люди вскорости достигнут. Ну, например, посеешь пшеницу. И вырастет на каждом стебле, как в сказке, не один колос, а семь или десять. Да, да, так и сказали: семь или десять. Столько зерна будет, что элеваторов не хватит ссыпать. То-то. А в твоей голове — марсиане. Никаких марсиан нет, я точно тебе говорю. Это писатели выдумали. На Венере, может быть, еще кто-нибудь и живет. Слыхал ведь, недавно новый спутник туда запустили. Вот он и разведает, что там имеется.
— На Венере очень жарко, — сказал Сашка и погладил Йондола по спине. — На Венере зажаришься.
— Там, конечно, изжаришься, — согласился отец. — Железную рубашку надо надевать или другую какую особую, тогда, может, ничего…
Побывав в мечтах на Марсе и Венере, отец и Сашка спустились на землю, а если сказать точнее, подошли к тому месту, где у Шумбасовых была посажена картошка. Семен посмотрел вокруг на голые гряды и остолбенел.
— Кто скосил ботву?
— Я, — ответил Сашка.
— Кто тебя научил?