Соседи

— Я вот давно думаю: родился я в двадцать пятом. Помру, к примеру, в девяносто пятом. Значит, щас сколько мне осталось? Десять, вроде того? Я из девяносто пятого часто вычитаю…. И в окно это гляжу… Иди-ка сюда, вон, глянь, в окно… Ага…. А теперь на карточку…. Видишь? Уже сорок лет в это окно гляжу, прикидываю… И ничего… Ничего нового…

На снимке, сделанном из того же окна, не было десятка новостроек, появившихся за последние тридцать лет. Были сараи, поленницы, заснеженный огород, солнце и развесёлая компания победителей в расстёгнутых кителях и гимнастерках с наградами Великой отечественной. Обнявшись, они, пьяные и счастливые, позировали молодому дедушке, упав на спины в роскошь январских сугробов. В тех победителях внук узнал соседей дедушки по двору. Тому самому двору, тех самых соседей, которые умрут лет через пятнадцать, умрут чуть раньше, чем дедушка…

Звёздный час внука пришёлся на игру с финнами. Мандраж был страшный — на международный матч явились чуть ли не все жители их городка.

Дедушка сидел за воротами, которые защищал внук и держал в зубах судейский свисток, а во внутреннем кармане пиджака — бутылку белого8. Он хитро подмигнул внуку и показал на свисток. Дед, никогда не интересовавшийся футболом, свистнул в самый нужный момент — когда три финна по всем правилам выходили на ворота внука. Иностранец, который вёл мяч, смешался и оглянулся на судью. Этих долей секунды внуку хватило. Он прыгнул в ноги нападающему, забрал мяч и с благодарностью посмотрел на деда.

Тот матч внук отстоял на ноль. Как лучший игрок он получил от финнов не советские кирзовые, а профессиональные импортные перчатки. К ним, невесомым и мягким, прилипали даже тяжёлые мокрые мячи. Не исключено, что при натуральном обмене за эти перчатки тогда можно было выручить не меньше десяти бутылок…

…Дедушка умирал долго. После приговора «рак» он тянул ещё пять лет. Каждый год внук мучился с выбором подарка ко дню его рождения, соотнося подарок со сроком, отпущенным дедушке. Часы, например, выбрал без секундной стрелки… И каждый год, прощаясь после застолья, слышал: «На похороны не опаздывай…»

Врачи ошиблись, поставив диагноз «рак горла». Каверны и метастазы разрушали единственное ухо, которым дед слышал — оказывается, он был наполовину глухим с рождения, и лет шестьдесят проходил все медкомиссии, неплотно затыкая здоровое ухо… В последний раз дед обнял внука, прижавшись глухим, но не больным ухом — где-то услышал, что рак передается при прикосновении, и пытался не навредить. Снова сказал: «На похороны не опоздай», впервые употребив глагол совершенной формы. Посмеялся над появившимся грассированием, которое ещё мог расслышать: «Хм, дед у тебя на старости лет как еврей говорит»…

Внук ехал на дедушкины похороны. Первые похороны в сознательной жизни. После телефонного сообщения о смерти крайность сменяла крайность. От «давно ждали» до «и всё-таки не может быть». И только когда автобус миновал стадион, где дедов свисток спас внука от финского гола, внук поверил в то, что произошло, и заплакал…

А потом были еловые ветки в подъезде, запах нового года, похорон и несгрызаемых ушей шоколадного зайца.

Поминки

…Говорил молодой коллега дедушки, обходчик лет сорока пяти. Он очень старался быть торжественным.

— Николай Иванович являлся наставником молодёжи… Руководство нашей дистанции пути ценило Николая Ивановича как ценного работника и передовика производства… Земля пухом, царствие небесное, Николай Ивановичу…

Обходчик смахнул слезу, размашисто выпил и внезапно оживился:

— Вот ещё был у нас работник один непьющий, тётя Лида его помнить должна, Толя, Зайцев, что ли, вроде да, точно — Зайцев Толя был. Он непьющий совсем, зашёл как-то летом к стрелочнику в будку, там на полу ведро, а на табуретке рядом ковшик лежит, жарко. Ну, Толя взял ковшик и выпил, а в ведре соляная кислота зачем-то стояла… Сжёг себе все, лет десять по больницам мучился, вчера вот хоронили… А дядя Коля, царствие ему небесное, такой ведь был рисковый мужик… Весёлый… Уж чего только не пил. Звали его все «Дед» или ещё «Дегустатор» тоже звали. Придет цистерна какая, вроде как спирт, а вроде и х..й знает. Дед, бывает, с нами у цистерны посидит, посмотрит на неё, помучается, да потом как начнут мужики жребий тянуть, кому первому пробовать, а он не утерпит, махнёт рукой, скажет чего с матерком — и на цистерну. Выпьет стакан, сидит, ждёт. Ничего не боялся. Ребята его уважали сильно, никто больше без жребия дегустировать не решался, земля ему пухом…

На этот раз обходчик не выдержал и разрыдался.

— Да, в коллективе его уважали, это правда, — медленно ответила бабушка. — Всякое бывало, конечно… И с работы его за пьянку выгнать хотели, и в аварию он на дрезине попал, когда стрелку ковшом срезал, и гулять он от меня гулял, и дверь топором рубил, когда ключи потерял… Был случай и голый по двору на день железнодорожника бегал…

Тут соседка Чехуя (та, которая когда-то накрыла дедушку в сарае, и которую теперь с нескольких рюмок слегка повело) жизнерадостно вставила: